подробное описание школы в сочетании с многократно повторенными признаниями в собственном невежестве («забыл», «не знаю») отчетливо разделяют взрослого автора и подростка-повествователя, прекрасно иллюстрируя представление Нодельмана о теневом рассказчике. В результате возникает вопрос: кто же предполагаемый читатель этой книги? Чем является это произведение – путешествием в параллельный мир для подростков или предназначенным для взрослых повествованием об обществе, которое не заботится о подрастающем поколении? В любом случае взрослые представления о жизни, просвечивающие сквозь голос тринадцатилетнего рассказчика, живущего в постсоветской России, передают иную перспективу – увлекательную, хотя и не вполне убедительную.

Использование в повести магического реализма превращает мрачную историю о российских детях-инвалидах, оставленных обществом без помощи, в триумф возрождения и обновления. У этих детей нет никаких перспектив внутри школьной системы, зато за счет богатого воображения у них находится выход из безвыходной ситуации. Сначала кажется, что роль параллельного мира лишь в том, чтобы смягчить удар, который наносит судьба: жертвам системы, которая ничем не может им помочь, удается добиться счастья своими силами – хотя бы в мире воображения. Все же изображение детей в работах Мурашовой куда более сложное, и в этой, и в других повестях дети-протагонисты выживают самостоятельно, безо всякой помощи взрослых, они решительно берут на себя ответственность за свою жизнь. Самостоятельные, находчивые, постоянно поддерживающие друг друга, они в этом похожи на героев советской детской литературы. Надежды и желания героев Мурашовой раскрывают новые возможности, их мечты сильнее несостоявшихся планов взрослых, попытавшихся претворить в жизнь социалистическую утопию. Хотя изображаемая Мурашовой агентность ребенка, безусловно, фантастична, в этой детской самостоятельности присутствуют новые возможности и жизненные силы, и на смену социалистическим фантазиям о детском героизме приходят куда более трезвые представления о том, на что способны дети.

Роман Мариам Петросян «Дом, в котором…» появился в 2009 году, через пять лет после «Класса коррекции». Роман был сразу встречен с восторгом, он немедленно завоевал читательскую любовь и популярность среди взрослых и подростков. Он стал одним из первых в постсоветское время коммерчески успешных произведений для двойной аудитории. Петросян работала над романом длиной в 960 страниц более восемнадцати лет, что отразилось в его композиции, которой присуща некоторая бессвязность структуры; сюжет романа состоит из отдельных эпизодов, а в списке персонажей свыше семидесяти различных имен. В романе прослеживаются эстетические тенденции ранних 1990‐х, с их мрачным тоном, элементами магического реализма и фокусом на детях-сиротах, обреченных на существование в государственных учреждениях. В романе даже больше контекстуальных связей с «Республикой ШКИД», чем в повести Мурашовой: это и параллельные сцены, и прямые отсылки к классическому произведению 1927 года. «Дом, в котором…» – в прямом смысле этого слова произведение о школе, его действие происходит в школе-интернате для детей-инвалидов, где по коридорам бегают крысы. Это своего рода тюрьма с жестокими обрядами посвящения, непрекращающимся соперничеством между различными группами и жесткой иерархической системой. По сравнению с этим интернатом ШКИД смотрится практически идеальным учебным заведением. Таким образом, «Дом, в котором…» переворачивает цивилизационный нарратив «Республики ШКИД» с ног на голову: государственное учреждение уже не микрокосм прогрессивных социальных реформ и возможностей изменить жизнь к лучшему, а сущий ад, засасывающий детей в мир, где человек человеку волк. Наркотические или вызванные одиночным заключением галлюцинации, зловещие игры, служащие единственным убежищем от ужаса окружающего мира, – всякое ощущение реальности пропадает в равной степени и у персонажей книги, и у ее читателей.

Первые строки романа Петросян, в которых физически описывается здание, где находится школа, напоминают начало «Республики ШКИД»:

Дом стоит на окраине города. В месте, называемом Расческами. Длинные многоэтажки здесь выстроены зубчатыми рядами с промежутками квадратно-бетонных дворов – предполагаемыми местами игр молодых «расчесочников». Зубья белы, многоглазы и похожи один на другой. Там, где они еще не выросли, – обнесенные заборами пустыри. Труха снесенных домов, гнездилища крыс и бродячих собак гораздо более интересны молодым «расчесочникам», чем их собственные дворы – интервалы между зубьями.

На нейтральной территории между двумя мирами – зубцов и пустырей – стоит Дом. Его называют Серым. Он стар и по возрасту ближе к пустырям – захоронениям его ровесников. Он одинок – другие дома сторонятся его – и не похож на зубец, потому что не тянется вверх. В нем три этажа, фасад смотрит на трассу, у него тоже есть двор – длинный прямоугольник, обнесенный сеткой. Когда-то он был белым. Теперь он серый спереди и желтый с внутренней, дворовой стороны. Он щетинится антеннами и проводами, осыпается мелом и плачет трещинами. К нему жмутся гаражи и пристройки, мусорные баки и собачьи будки. Все это со двора. Фасад гол и мрачен, каким ему и полагается быть482.

Это детализированное повествование от третьего лица практически сразу сменяется разговорным – от первого лица – монологом Курильщика, одного из главных действующих лиц и рассказчиков романа. Курильщик – старший подросток, который только что попал в Дом, он не может ходить и вынужден передвигаться в инвалидной коляске. История Курильщика начинается с того, что его выгоняют из той группы, куда первоначально определили, – из группы хорошо себя ведущих Фазанов – и переводят в другую палату, Четвертую, где обитает группа буйных парней, которые постоянно пьют, принимают наркотические вещества и затевают драки. Курильщик исключен из группы Фазанов за сущую мелочь – он отказался по требованию Фазанов сменить ярко-красные кроссовки на не такую выделяющуюся обувь483. Перед читателем сразу предстает одна из ведущих тем романа – судьба индивидуума, который не желает покоряться воле коллектива, тема, знакомая по множеству произведений русской литературы. Большинство Фазанов передвигаются в колясках, и для них красные кроссовки – оскорбление, привлечение внимания к безжизненным, бесполезным ногам Курильщика и к их собственной «социальной инвалидности». Красные кроссовки становятся многозначным символом индивидуализма, неповиновения, бунта, жизнелюбия и свободы.

Как красные башмачки Дороти в «Волшебнике страны Оз» Фрэнка Баума, красные кроссовки превращаются в магический талисман, все еще существующую связь с родным домом и с прошлым, с тем, что напоминает: иной мир, мир без интерната, существует. Очевидна перекличка с классическими подростковыми произведениями, в первую очередь с романом «Над пропастью во ржи» Дж. Д. Сэлинджера – Курильщик временами говорит совершенно как Холден Колфилд. Не забыты подростковая жестокость и борьба группировок «Повелителя мух» Голдинга, не говоря уже об «Алисе в Стране чудес» с ее множественными измерениями, искажениями реальности и темой другого, почти загробного мира, столь важного и для книги Кэрролла, и для романа Петросян484. На протяжении всего романа Петросян постоянно переходит от первого лица к третьему,