– Хотела отмыться.

– О, это ни к чему.

Я подняла взгляд от скомканного бумажного платка:

– В смысле?

– Ни к чему так тщательно мыться, – пояснила врач. – Твоя вагина – удивительный орган с потрясающей способностью к самоочищению. Он прекрасно и сам себя «отмывает», точно в нем неустанно трудится целая банда домохозяек-ниндзя!

Но я была слишком расстроена, чтоб улыбнуться этой шутке.

– А можно, пожалуйста, поподробнее?

Врач печально улыбнулась и рассказала мне то, что обычно заставляет слушателей – а особенно мужчин – поморщиться от омерзения. Поведала и про кислотно-щелочной баланс, и про выделения.

– Моющие средства лишь осложняют работу твоим внутренним «уборщицам». Ничего хорошего в этом нет. С ними в организм попадают новые химические вещества, и эту атаку приходится отражать.

– Так как же тогда мыться? И как часто?

Если мое упорство ее и обеспокоило, то не так уж и сильно. Она попросту выписала мне антибиотики, и все. Но несколько месяцев спустя, когда меня положили в психушку с диагнозом ОКР, ей за это очень влетело.

Я тщательно записала все ее рекомендации о том, как надо мыть интимную зону, а именно что ее нужно ежедневно протирать влажным полотенцем, но только с внешней стороны. Потом возникла новая сложность. Мне выписали антибиотики. А ведь всем известно, что они разрушают иммунную систему. Я не выходила из дома неделями. А есть стала так мало, что месячные вообще прекратились. Одной тревогой меньше.

Мы с Лотти попрощались на углу. В уличном освещении лицо подруги казалось оранжевым, а густо подведенные черным глаза только добавляли сходства с фонарем-тыквой, какими украшают дома на Хеллоуин.

– Ну что, тему следующего собрания выбирать тебе, – напомнила я.

– Думаю, подберу что-нибудь менее… зрелищное.

– Отличный план.

– Но вообще было интересно!

– Ага!

– Ненавижу месячные! – призналась Лотти. – Они у меня как раз на этой неделе! А ты?

Я опустила взгляд на свои красные ботинки с пряжками – в свете фонарей они тоже казались оранжевыми – и кивнула.

– Так ты ответишь Гаю?

Я посмотрела на Лотти. Выглядела она спокойно – в отличие от Эмбер, в чьих глазах всегда вспыхивало осуждение, стоило только упомянуть о Гае.

– Да, наверное. Чуть-чуть попозже.

Лотти склонила голову набок:

– Ты же понимаешь, что, когда любят, так себя не ведут? Не водят за нос, не мучают неизвестностью, не заставляют дожидаться звонка!

– Ты права.

Гаю я написала уже в кровати.

Я проверила входящие, наверное, раз двадцать, прежде чем наконец выключить свет и лечь спать. Он так и не ответил.

БУДЬ Я ИЗ ТЕХ ЛЮДЕЙ, которых так искренне ненавижу, я непременно сказала бы, что в неделю, предшествующую Битве бэндов, у Гая стала «проявляться биполярочка». Он писал мне первым, но потом сам же не отвечал. Пялился на меня, а на следующий день жестко игнорировал. Настроение у него скакало резвее, чем кенгуру на резиновом шаре, но, увы, не так весело.

В понедельник, после занятий, он нагнал меня по пути домой. В тот день у меня как раз не было встречи с Сарой.

– Привет, Эви! – хрипло сказал он, затормозив рядом. Лицо у него раскраснелось, а волосы слиплись от пота. – Домой идешь? – уточнил он, а потом согнулся пополам в приступе кашля.

– Завязывай с куревом, – посоветовала я, все еще дуясь на него за то, что он не ответил на мое прошлое сообщение. – Кашляешь, как старик, – съязвила я, а потом смерила его презрительным взглядом. – Да и выглядишь так же! Ты что, уже начал лысеть? – Гай в панике потрогал свою шевелюру. – А-а-а, попался! Занервничал!

– Эви, это совсем не смешно, – сказал он, хотя на губах у него играла улыбка.

Дальше мы пошли вместе. Гай вел себя как ребенок – пинал кучи осенних листьев, кидался ими в меня. Я радостно визжала, не думая о том, сколько же на них грязи.

– А в каштаны ты играл, когда был маленьким? – спросила я, покосившись на толпу школьников, бегающих друг за дружкой.

Выражение лица у Гая стало совсем уж детским:

– Бог ты мой, каштаны! Да я был главным чемпионом школы! Никто не мог меня обойти!

– Как тебе удается всерьез гордиться такими достижениями?

Гай пожал плечами:

– Терпеть не могу ложную скромность. Если уж знаешь, что ты в чем-то крут, не стесняйся об этом сказать!

– Кажется, маловато тебя в школе дразнили.

– А что, надо было?

Я кивнула:

– Хотя бы немного. Чтоб сбить с тебя спесь.

– А тебя дразнили?

Мне вспомнилось, какие сплетни ходили обо мне по всей школе после моего возвращения из психушки. Вспомнилось, как все шептались при виде меня, как называли меня за глаза «поехавшей» и «истеричкой» – нарочито громко, чтобы я слышала. Вспомнилось, как на уроке литературы, когда мы проходили «Джейн Эйр», кто-то обозвал меня Бертой и как Джейн потом утешала меня в туалете.

– Да нет, не особо, – солгала я. – Может, потому, что я тоже была чемпионкой школы по каштанам!

Гай одарил меня своим фирменным взглядом, от которого все внутри затрепетало (это вообще законно?!):

– Меня тебе не одолеть.

– Спорим?

Его улыбка расползлась шире, а глаза превратились в узкие щелочки, придавая ему сходство с Чеширским Котом.

– Что ж, вызываю вас, Эвелин, на дуэль на каштанах!

Я провела языком по внутренней стороне щеки:

– Только не очень расстраивайся из-за поражения.

– О, поверь мне, я всегда побеждаю.

Он схватил меня за руку, и мы побежали по улице. Пальцы у него были по-мужски сильные, шершавые, загрубевшие от многолетней игры на гитаре. Я хихикнула.

– Куда это мы?

– Ко мне домой! Соберем все необходимое для дуэли.

Мы и впрямь идем к Гаю?! Серьезно? Вот прям в тот самый дом, где он живет? По сердцу шарахнуло адреналином, и оно затрепетало во взволнованном танце. Гай ведет меня к себе!

Мы жили буквально по соседству, и улица Гая мало чем отличалась от моей: она тоже состояла из неприглядных таунхаусов, которые почти не отличались друг от друга. У редких домов двери были выкрашены в необычные цвета – например, в ядрено-зеленый. Хозяева остальных жилищ самовыражаться, судя по всему, совсем не жаждали.

У Гая дверь оказалась красной – как и у большинства соседей. Неужели он поведет меня к себе в комнату? Или познакомит с родителями?