Я задумчиво кивнула:

– И то верно. Я обычно беру тампоны – они поменьше и их удобно прятать в руке по пути в туалет, чтобы никто не увидел.

Эмбер энергично тыкнула в меня пальцем:

– Совершенно верно!

– Ты мне чуть глаз не выбила! – воскликнула я.

– Вы только задумайтесь, – невозмутимо продолжила она. – Мы же все это делаем. Покупаем эти цветастые крошечные штучки, чтобы скрыть, что у нас месячные. По меньшей мере три дня в месяц почти каждая женщина в мире истекает кровью, но мы все это скрываем. Это странно! Это ведь такая естественная и распространенная вещь, пропади она – и у нас тут же начнется паника… а говорить о ней по-прежнему стыдно!

Лотти хихикнула.

– А вы видели по телику рекламу тампонов, где менструация показана в виде такой мерзкой тетки по имени Матушка Природа в зеленом костюме-двойке и жемчугах, которая всякий раз не вовремя заявляется на всякие тусовки и фестивали и все портит?

Я не сдержала улыбки.

– А видели рекламу новых таблеток от менструальной боли? Оказывается, это старый добрый ибупрофен, и ничего больше. Но стоит на пару фунтов дороже, потому что продается в милой розовой коробочке – вот и вся разница.

Эмбер снова ткнула в меня пальцем.

– Нет, Эмбер, правда, мне впору уже защитными очками запасаться!

Но она и в этот раз не обратила на меня внимания – слишком уж увлеклась собственной мыслью.

– Замечаете, какое тут кроется противоречие?! Месячные преподносятся как что-то мерзкое и неприглядное, при этом товары, связанные с ними, продаются в милых розовых упаковочках, дескать, «малышка, не переживай, даже в эти дни можно пахнуть розами и заниматься кикбоксингом!».

Лотти кивнула:

– Согласна. Почему бы не догнуть эту линию до конца? Если менструация – это так мерзко, то зачем преподносить ее в таком расфуфыренном, подслащенном виде? Не логичнее ли продавать тампоны в черных коробках с бесплатной шоколадкой внутри?

– А на упаковке писать слоганы вроде «Все претензии к Еве!» или «Таково ваше бремя», – добавила я.

Девчонки так расхохотались, что я потом еще минут десять гордилась собой. Что было очень кстати, ведь вскоре Эмбер со свойственной ей пунктуальностью объявила перерыв на сырные закуски. Я молча наблюдала за тем, как они обе ныряют в большую миску с сырными палочками, а их пальцы раз от разу приобретают все более яркий желтый цвет. В конце концов Лотти с энтузиазмом облизала пальцы и снова полезла в миску. Мой желудок болезненно сжался. К горлу подкатил ком.

– А ты не хочешь палочек? – спросила у меня Эмбер. Все губы у нее были в оранжевых крошках.

Я покачала головой:

– Спасибо, я сытая.

– Точно?

Эмбер схватила миску и поводила ею у самого моего носа. Желудок опять сжался, закрутился в тугой и болезненный узел.

– Я… я…

На мое счастье, тут в спальню ворвался младший братец Эмбер и спас меня. Он закутался в большое банное полотенце, а мокрые волосы торчали во все стороны. Его можно было бы даже назвать милашкой, если б он не провозгласил:

– Эмбер – большая жирная лесбуха!

– Крэйг, а ну пошел вон из моей комнаты! – завопила Эмбер, тут же вскочив на ноги.

– Лесбуха, лесбуха, лесбуха!

– ВОН!

– Рыжая лесбуха! У тебя же в спальне ни разу парня не было, а! – насмешливо подметил он. – Лесби, лесби, лесби!

Мы с Лотти печально переглянулись.

– Пошел вон, гаденыш мелкий.

– У меня зато на лобке рыжие волосы не растут! Они после тебя по всей ванной валяются! Рыжий лобок, рыжий лобок!

И тут миска взмыла вверх, а палочки градом посыпались на ковер. Мы с Лотти отпрянули в сторону. А вот Крэйг спрятаться не успел и получил миской прямо по лицу. От изумления рот его округлился, а потом послышался громкий вопль:

– Ма-а-а-амоч-ка-а-а-а!

На пороге тут же возникла мачеха Эмбер. Стоило ей только увидеть слезы Крэйга и тоненькую царапину у него на лбу, как у нее случилась истерика. Она рухнула на колени и прижала мальчика к себе.

– Боже правый! Крэйг, сыночек, ты цел? Что случилось?

Мальчик указал дрожащим пальцем на Эмбер. Та стояла посреди комнаты, с изумлением глядя на собственные руки, в которых еще мгновение назад была миска.

– Я случайно! И вообще, это всего лишь пластмассовая миска!

– Эмбер, а ну пошли со мной.

И мачеха буквально вытолкала Эмбер из комнаты. Дверь за ними звучно захлопнулась. Послышались крики, а потом и истошные вопли.

Мы с Лотти смущенно потупились – настолько нам было неловко. Какое-то время мы даже друг на друга смотреть не могли. А потом начали разглядывать картины маслом, нарисованные Эмбер и хаотично развешанные по стенам. Я не особо разбиралась в живописи, но картины были и впрямь хорошие и напоминали полотна Ван Гога – они тоже состояли из завитков и спиралей, правда, выглядели чуть мрачнее. В углу я заметила женский портрет – судя по цвету волос, на нем была мать Эмбер. Само ее лицо занимало крошечный угол холста, остальное было закрашено черным.

– Может, нам уйти? – шепнула я, когда вопли стали еще громче.

– Вечно ты встаешь на его сторону!

Лотти огляделась, точно ища спасительную лазейку.

– Но как? Нам в любом случае придется пройти… мимо них. Какая же сволочь этот ее братец.

– Сводный братец, – поправила я.

– Унизил меня перед подругами!

– Давай просто затаимся тут и подождем, пока все стихнет, – предложила я.

Мы достали смартфоны и начали в них играть.

– Не имеешь права сажать меня под домашний арест! Мне уже шестнадцать!

– Заткнись, заткнись, заткни-и-и-ись!

– Ненавижу тебя. Нет, извиняться не стану. И его ненавижу. Слышишь? Я терпеть тебя не могу, личинка мерзопакостная.

У меня зазвонил телефон, и я быстро отключила звук, чтобы семейство Эмбер его не услышало. Мне пришло сообщение. От Лотти.

Мы обе тихонечко рассмеялись. Вскоре скандал замолк, а стоны Крэйга притихли. Из-за деревянной двери до нас донеслись неохотные, мрачные извинения. Когда Эмбер вернулась к нам, лицо у нее было все в красных пятнах. Ниспадавшие на лоб волосы все промокли от слез.

– Так вот, – радужно продолжила она, будто всю свою жизнь не знала невзгод и печалей. – Думаю, мы должны написать парламентарию от нашего графства и попросить отменить налог на тампоны!

Мы с Лотти обменялись взглядами и закивали.

– Прекрасная идея!