– Я знаю, простите, – перебила я его.

– Но дело не только в том… Мы беспокоимся, что, если тебе будет плохо, мы не сможем сосредоточиться на занятиях. А нам дорога каждая минута.

– Зачем ты тратишь сейчас время на разговор, если мы все уже обговорили?

– Но… – Он замялся. – Мы недовольны.

– Что ты хочешь сказать? Что я вообще не должна приезжать в квартиру?

– Просто… ну… если тебе станет плохо в четверг? Мы будем терзаться, что оставили тебя одну в комнате, зная, что тебе больно. Мы просто не сможем готовиться.

– Стивен, мне хотелось бы гарантировать, что все будет нормально, но я не могу. Работайте в библиотеке, если вы так боитесь этого. Я не хочу, чтобы вы тратили на меня время. Я обещаю, что Рейчел приедет, если мне потребуется помощь. И мои родители. И вообще, я буду приезжать в среду, только если позволит здоровье.

– А если тебе станет плохо в четверг? Мы не можем рисковать, – твердо заявил он.

– Тогда я сразу позвоню Рейчел, – в отчаянии сказала я. – Конечно, экзамены не шутка, а моя болезнь непредсказуемая. Вы так поддерживали меня раньше, но я абсолютно не рассчитываю, что вы сможете это делать перед экзаменами. Мы должны быть сильными и справиться со всем, как бы я себя ни чувствовала.

– Но если Рейчел не приедет?

– Она ведь живет в пятнадцати минутах. Она знает, что в эти два дня может потребоваться ее помощь, и специально отложит все другие дела.

– Мы не чувствуем себя комфортно в такой ситуации. Мы знаем, что так много делали для тебя все эти годы. Теперь твоя очередь помочь нам немножко, – сказал Стивен. Я чувствовала, что ему было неловко.

– Вы хотите, чтобы я вообще исчезла с вашего горизонта до конца экзаменов? Тогда я не смогу видеться с друзьями, ходить на последние занятия с тьюторами или в библиотеку. – У меня дрожал голос, и я чуть не плакала.

– Но мы будем присылать тебе любые книги или лекции, какие понадобятся.

– Короче говоря, ты ясно дал мне понять, что я нежеланная персона. Что ж, занимайтесь, готовьтесь. Я вообще не буду показываться в квартире, даже на эти два дня.

Я была в ярости. Они правы по-своему, но я не собиралась им это прощать. Я считала, что они ужасно несправедливы ко мне. Они тоже думали, что я несправедлива к ним, и обижались. Внезапно мы оказались в сотне миль друг от друга, на совершенно разной длине волны.

Я поговорила с родителями. Папа рассердился и расстроился. Он видел, что они причинили мне боль, изгнав меня. Но если взглянуть на ситуацию с практической точки зрения, он платил за меня, чтобы я жила там, и они не имели права меня прогонять. Через пять минут телефон зазвонил опять. Это была Софи.

– По-моему, вы эгоисты, Софи.

Она обиделась.

– Мне просто не верится, что ты подумала, будто мы хотели тебя обидеть – после всего, через что мы прошли, – оправдывалась она, – но это финишная прямая. Мы учились столько лет, чтобы получить степень.

– Получить степень! Это не только ваша забота! Я понимаю, вы не хотели причинить мне боль, но вы это сделали. Я не могу все время сидеть дома. Мне нужно хоть немного, но жить нормально.

– Но ты должна согласиться, что ты не такая нормальная, как мы.

Молчание. У меня пропало желание спорить.

– После всего, что мы делали для тебя, теперь наша очередь просить помощи. Пожалуйста, Элис, нам нужно это время для подготовки, это всего восемь недель. Мы будем в контакте, Эли, – молила она, – пожалуйста, не принимай это на свой счет, это всего лишь экзамены, когда они закончатся, все вернется в норму.

После всего, что мы для тебя сделали – это они и я.

Вот что меня расстроило. Я не могла отрицать, что без их поддержки учеба в Бристоле была бы для меня невозможной, но теперь, наоборот, я должна была сделать им одолжение и исчезнуть на время «их» экзаменов. Мне нельзя протестовать, потому что я должна быть невероятно благодарна за «все, что они для меня сделали». Я думала, что была для них подругой, что мы были равными в нашей дружбе, и я сделала бы что угодно для любого из них, особенно для Софи. Но то, о чем они просили меня, казалось мне неправильным, это вносило в наши отношения другой набор ценностей.

Наша дружба – близость, доверие, поддержка, любовь, забота и удовольствие от общения – все было разрушено. Моя дружба с Софи разбилась вдребезги, на сотни осколков, словно драгоценный хрустальный кубок.

Я приехала на тьюторские занятия с мистером Бёрнсом, потом поехала домой к миссис Уикэм, моей преподавательнице дизайна и прикладного искусства. Миссис Уикэм часто устраивала для студенческих групп ужины или ланчи у себя дома. Дом ее напоминал музей – с картинами, красивыми часами, антиквариатом. Порывшись на чердаке, мы отыскали несколько нужных нам книг и спустились по скрипучей лестнице в кухню. Долго повторяли экзаменационные темы, потом сделали небольшой перерыв и обменялись ностальгическими воспоминаниями. Она рассказала мне, чем занимались некоторые из ее бывших студентов, и ее лицо посветлело, когда она говорила о них. Меня поражало и восхищало внимание, какое миссис Уикэм уделяла каждому из своих подопечных. Она поддерживала и подбадривала всех нас, и не только в годы учебы, но и потом. Она спросила, чем я собираюсь заниматься дальше. Я помрачнела – я не могла не рассказать ей, что произошло в нашей квартире. Он волнения я выпалила это торопливо и бессвязно.

– Расскажите это еще раз и без спешки, – ласково, но твердо перебила она меня. – Ну, так что же все-таки случилось? – Она выслушала меня без комментариев. Я сказала, что, вероятно, не смогу присутствовать на ее последних занятиях.

– Не важно, мы сейчас повторим последние темы. Расскажите об этом и мистеру Бёрнсу, он все поймет, – заверила она меня. – У нас тут не впервые разыгрываются перед экзаменами такие драмы. Элис, для всех это самый тяжелый период, полный стрессов. Постарайтесь как-то продержаться.

– Конечно, у меня нет другого выхода, – улыбнулась я, глядя на стопку книг, которые миссис Уикэм подобрала для меня.

В четыре часа начали звонить все часы, рассеянные по дому, и она засмеялась.

– Будем на связи. Я здесь все время, просто звоните мне. Итак, чашку чая и снова за работу?

Когда я наконец ушла от нее, я чувствовала себя намного лучше – я общалась с ней как с добрым другом.

Если я не ездила туда и обратно в Бристоль, я занималась дома в своей спальне, но по вечерам невольно думала о Софи и ребятах. Мне никак не верилось, что такое могло случиться. Я чувствовала себя жалкой, оскорбленной и униженной. Мне было грустно. Я скучала без них, но тут же злилась, когда вспоминала, что сказали мне Стивен и Софи. У меня зашевелились предчувствия, что это так просто не пройдет; все чаще я думала о том, зачем мне такие мучения, не проще ли сдаться и уйти из жизни. Зачем мне такая жизнь в одиночестве, без друзей?