от погоды. «В Фирозпуре все до одного простужены, чиханию и кашлю нет конца. Все шлепают в галошах, на ужин нас носят в паланкинах, вокруг наших спален вырыты канавы»[810].) Массон пытался заснуть, но мешали звуки военного лагеря. Когда в прошлый раз его окружали британские солдаты, он был рядовым Джеймсом Льюисом. Теперь, привыкнув к одиночеству, он перестал понимать, кто он на самом деле.

Утром, покачиваясь от недосыпа, Массон наблюдал построение: тысячи мужчин в красных мундирах, лошади, переступающие копытами и окутанные паром, длинные шеренги слуг. «Офицеры относились к этому походу как к простой увеселительной прогулке, огромному пикнику»[811]. На верблюдов навьючивали тюки «с джемами, соленьями, сигарами, рыбными и мясными консервами, посудой, стеклом, столовыми приборами, свечами, скатертями и салфетками»[812]. Даже младшие офицеры везли с собой «несессеры, духи, туалетное мыло, одеколон»[813]. При Бёрнсе было несколько женщин из Кашмира необыкновенной красоты[814]. Прошло очень много времени с тех пор, как Массон добирался до Кабула «без чулок и обуви, в зеленой фуражке, с чашкой не то факира, не то дервиша через плечо»[815].

Среди всего этого хаоса Массона отвел в сторонку «офицер, друг сэра Александра Бёрнса». Он «сделал последнее предложение сопровождать его [Бёрнса]: “Умоляю, Массон, поезжайте с ним. Раньше он вас не слушался, но в будущем он будет делать все, что вы скажете. Я много раз убеждался, что у вас, в отличие от него, ясный ум. Лошади и слуги в полном вашем распоряжении, он сделает все, чтобы восполнить невнимание к вам властей”»[816].

Чувствуя за спиной британскую армию, Массон знал, что Александрия будет его. Но он слишком любил Афганистан. Почти десять лет он называл это место своим домом. Там жили его лучшие друзья, спасавшие ему жизнь, заботившиеся о нем, когда больше было некому. Как он мог их предать? Ост-Индская компания охотилась за ним, шантажировала, лгала. Теперь ему приходилось выбирать между верностью и глубокими страстями. Массон колебался. В конце концов он просто сказал: «Слишком поздно»[817].

Армия уходила без его. Вскоре Массон исчез.

По ту сторону границы, в Афганистане, пожелтевший лицом, заросший густой бородой американец устало наблюдал за наступлением британской армии. Иосия Харлан был очень занят. После отъезда из Кабула Массона и Бёрнса он примкнул к небольшому отряду под командованием одного из сыновей Дост-Мохаммеда. Харлан был, как и всегда, героем собственной мелодрамы, ищущим новые миры для завоевания. «Мы взбирались на перевалы, скользили на ледниках, спускались в безмолвные долины, карабкались на хмурые скалы, почерневшие от многовековых ненастий, взметнувшиеся в незапамятные времена и тогда же закутавшиеся в вечные снега. Мы штурмовали вершины, до нас считавшиеся недоступными для человека – для пехоты и кавалерии, артиллерии и маркитантов, вьючных животных, превозмогали своей стойкостью трудности, бросали вызов немилосердным снегопадам и ливням… прорывались сквозь облака, как неугомонные духи иных сфер»[818]. Когда его отряд задержался на одном из перевалов, Харлан воспользовался передышкой, чтобы развернуть свой видавший виды американский флаг. «Я взошел на индийский Кавказ и там, на горных вершинах, развернул на ветру знамя моей страны под салют из двадцати шести стволов. На высочайшем перевале скованного стужей Кавказа… гордо реял на фоне ледяных вершин звездно-полосатый флаг»[819].

Вернувшись в Кабул, Харлан уже называл себя «принцем Гора». Всем, кто желал его слушать, он внушал, что «вождь Гора», Мохаммед Рафи Бег, «передал мне в фиод свое княжество, навсегда связав себя и свое племя обязанностью повиновения. Всецелое и полное обладание властью передано мне законно, по всей форме, в силу закона, коему я верен»[820]. Мохаммед Рафи Бег не был принцем в точном смысле слова и не передавал титул Харлану. Однако он вручил ему весьма внушительную бумагу, составленную на изысканном персидском языке. (Ее перевел в 2008 году Эккарт Шивек, служивший в то время советником миссии ООН в Кабуле. «Документы, – вспоминает он, – попали ко мне в разгар битвы за Кандагар»[821].) Это было то, о чем американец мечтал еще со времени своего знакомства с Массоном:

Поскольку в сии дни испытал я в отношении Харлана, этого благородного оплота благоденствия, орудия славы и гордости, идеала сиятельных ханов, надежды государства, прилив дружбы… то отныне, когда бы добрый задушевный друг Харлан ни пришел в земли Красной реки, ни в чем не ослушаюсь я повелений вышеупомянутого Харлана. Какой бы услуги ни потребовал он, вплоть до пожертвования самой жизнью, не помыслю я уклониться. Напротив, с утра до вечера, в любое время, буду я к услугам достойного Харлана. Во все лета и века да не ослушаемся мы, я, мои сыновья и братья, его повелений[822].

«Суверенитет над его владениями, – заявлял Харлан, – обеспечен автору сего и его наследникам навечно»[823]. Известие о кампании Харлана привело американскую публику в восторг. United States Gazette в статье, которую Харлан скромно воспроизвел в начале своих «Мемуаров», провозгласила его новым Александром Великим. «Прошедший по стопам Александра» небольшой рейд Харлана стал «уникальным событием со времен Александровых завоеваний»[824]. (Нынешний наследник престола Гора, потомок Харлана, проживает в Лос-Анджелесе и известен своими фильмами про зомби. Планов затребовать владения пращура он не вынашивает.)

Известие о том, что его суверенитет быстро приказал долго жить, шокировало Харлана. Надвигавшаяся на город британская армия не испытывала нужды в принцах-американцах. По словам самого Харлана, который много позже, уже в родной Пенсильвании, рассказывал, как все было, он почти в одиночку организовывал оборону Кабула. Дост-Мохаммед «назначил генерала Харлана верховным командующим своих войск, а сам удовольствовался подчиненным положением, готовясь встречать и отражать нападение Шуджа-аль-Мулька и англичан»[825]. Харлан (по собственной версии) был истинным американским героем, поведшим народ Афганистана против британцев. Но даже будучи афганским принцем, «генерал взирает на царства и княжества как на мелочь в сравнении с куда более почетным и ценным званием американского гражданина»[826].

Реальность была сложнее. Задолго до того, как британская армия подошла к Кабулу (собственно, даже до самого ее выступления), Харлан вступил в сговор с Ост-Индской компанией. В декабре 1838 года полковник Стейси тепло обращался с «дорогим Харланом» в Кабуле и сплетничал о численности британских войск – такими сведениями вряд ли делятся с «главнокомандующим» армии противника. «Мне крайне важно знать ваши будущие намерения, – писал ему Стейси, – останетесь вы в Индии или вернетесь в свою страну. Прошу сообщить мне при первой возможности, чем я могу быть вам полезен»[827]. Когда британцы привели в Кабул Шуджа-Шаха и приступили к оккупации Афганистана, Стейси опять написал «дорогому Харлану»: он делился