а неизбежная война станет, без сомнения, темой номер один не только в Англии, но и во всей Европе. Не вполне уверен, но для вас было бы хорошим вариантом разрешить отправку всех дневников и бумаг в Европу, где, несомненно, нашелся бы подходящий человек, который в них разберется, как и издатель, согласный их выпустить на приемлемых условиях»[753]. Невзирая на все превратности и опасности, сопровождавшие грядущую войну, он соблазнял Массона гонорарами.

Работа Массона почти застопорилась. От его помощников в Афганистане еще шел ряд находок: «В конце июля из Кабула получены 15 золотых монет, 104 серебряные монеты, один гравированный драгоценный камень», – но с новыми открытиями дело было плохо[754]. «Рад сообщить, что рукописи превзошли ваши ожидания, но с сожалением оговариваюсь, что не смог их разобрать, – грустно отвечал он Поттинджеру. – Я был так обескуражен, что, честно говоря, даже не достиг той цели, которую ставил перед собой, покидая Тебриз в 1830 году»[755]. Он все больше раздумывал, не оказался ли неудачником.

На его счастье, у Ост-Индской компании имелись соображения насчет того, чем ему заняться. «Мистер Макнахтен желает отправить из Лудхияны в Пешавар сотню мулов, – писал Массону Бёрнс, – и я без колебания уверил его, что вы сделаете все необходимое»[756]. Массон не знал, смеяться ему или плакать. Через несколько недель редакция одной индийской газеты получила анонимное письмо, автор которого постарался исказить свой почерк. «Как я погляжу, для перевозки войск, используемых в Афганистане, применяются вместо мулов ослы, – писал Массон. – Учитывая, что у департамента полиции ослы давно в чести, вполне логично, что их внедряют в армию с целью наведения единообразия. Не питает ли уважаемый посланник [Макнахтен] определенную симпатию к длинноухим, или он числит их среди своей родни и считает долгом продвигать?»[757] Долго подавляемый гнев Массона медленно, но верно закипал.

В Шимле трудился, не жалея сил, Джордж Джефсон, давний друг Массона по Бенгальской артиллерии. Он поднялся по бюрократической лестнице до положения одного из главных клерков Ост-Индской компании[758]. Это был бесстыдный сплетник, поэтому не приходится удивляться, что они с Массоном нашли общий язык. Они годами переписывались, в своих письмах не давая спуску бессовестным болванам, возомнившим себя хозяевами Индии. Но кое-что из того, что Джефсон слышал о Массоне, вызывало у него недоумение. Раньше он считал, что Массон «служит в Кабуле британским чиновником, пользующимся признанием и уважением». Но из слов Бёрнса следовало другое. Поэтому Джефсон стал изучать старые правительственные документы с перечислением всех назначений за долгие годы. С растущей тревогой, вдыхая запах чернил, переворачивал он под скрип перьев соседей-чиновников страницы и нигде не находил имени Массона. «О твоем назначении нигде не говорится, – написал он другу, – если бы упоминание было, то оно попалось бы мне на глаза, хотя раньше я не знал, кто такой Чарльз Массон»[759]. Наконец-то маятник в Шимле качнулся. «Не могу высказать тебе мое сожаление, дорогой Массон», – написал Джефсон[760].

Массон не поверил своим глазам. «О назначении агентом в Кабуле мне сообщил капитан Уэйд со ссылкой на П.Г.Г от 7 января 1835 года, что означает, полагаю, “приказ генерал-губернатора”. Но, как я узнал впоследствии, такого приказа не существовало»[761]. На самом деле Макнахтен всего лишь поручил Уэйду «побудить мистера Массона снабжать вас при любой возможности своими соображениями о политическом положении и о настроениях населения в странах, которые он может посещать»[762]. Уэйд придал этому неофициальному поручению вид приказа. «Правительство, – сообщил он Массону, – вняло моей рекомендации назначить вас нашим агентом в Кабуле»[763]. «Все это – удручающая подделка! – горевал Массон. – Почему на нее пошли? Потому что знали, что будь мне это предложено, я бы ответил отказом. Вот меня и подвели к мысли, что другого выхода не было»[764].

По мнению Джефсона, пришла пора вывести махинатора на чистую воду. «В противном случае, – предостерегал он Массона, – твоими руками и дальше будут таскать каштаны из огня и раньше срока сведут тебя в могилу»[765]. «Смирный, ни на что не надеющийся человек, хуже знающий страну и людей, позволил бы властям и дальше пользоваться однажды допущенной им ошибкой»[766]. Но Массона никак нельзя было назвать беспомощным. Афганские друзья Массона стояли за него горой. «Теперь вам остается одно – подать в отставку, – учил его один из них. – Они вас опозорили, вы для них ничто»[767].

Тем временем сидевшего в Шимле Бёрнса посвятили в рыцари, повысили в звании, захвалили. Так переписывается история. «В Кабуле все складывалось прекрасно», – рассказывал теперь уже сэр Александр Бёрнс всем вокруг[768]. Он больше не был тем, кто получил «смертельный удар» и хотел прекратить страдания беспомощной жертвы, нет, теперь родина им гордилась[769]. «Я прилюдно встретился с русским агентом, потребовал увольнения и добился своего»[770]. Получалось, что он все время действовал геройски. Отныне его ждали громкая слава и богатство.

«Я греюсь в лучах, испускаемых милордом», – хвалился Бёрнс[771].

«Я бы показал милорду Окленду свои седины, – парировал Массон, – и спросил, вызваны ли они игрой по всем правилам»[772].

Разглядывая себя в зеркале, он писал: «Мое моральное и физическое состояние ужасны, и второе, боюсь, вызвано первым». Годами он шел на компромиссы, день за днем кланялся все ниже. «Мне не хотелось никого раздражать, и это нежелание заставляло тянуть с решительным шагом в надежде, что правительство само позволит мне следовать собственным планам. Так я сам довел себя почти до безумия»[773].

До Массона дошло, что Ост-Индская компания никогда не допустит счастливого конца его истории. Он должен был испытывать благодарность за те крохи, что ему доставались[774]. Он не забыл, что был когда-то Джеймсом Льюисом, осмеливавшимся жить по-своему, не боясь последствий. До него доносились крики круживших над Пешаваром стервятников, высматривавших, где бы попировать. Подозревая, что подписывает себе смертный приговор, он нашел слова, которые так долго искал:

Имею честь просить вас передать Его Превосходительству Генерал-Губернатору Индии мое прошение об увольнении со службы правительства Индии.

Я предпринимаю этот шаг не по одной, а по множеству причин, среди которых готов указать одну: свое желание знать, являюсь ли я хозяином самому себе[775].

14

Покорение миров

Из труб бывшего Секретарского коттеджа в Шимле по-прежнему поднимается дымок. Смеркается, в комнатах зажигают свет, на стол ставят угощение – лимонную курицу, poulet au citron, и имбирный пудинг. На серебряных подносах ждет своей очереди джин, длинные комнаты залиты желтым светом. «Будьте добры,