счет самой формы, которую принимает их программа: в ней они пытаются негласно установить новый тип отношений с властью. На этом примере заметно, что неформалы, пользуясь чисто формальными политическими институтами, придают им иной смысл и находят в них опору для своей мобилизации[277]. Это был весьма разумный расчет: вдохнуть новую жизнь в практики, потерявшие изначальный смысл, но черпающие свою легитимность в идеализируемом периоде революции и 1920-х годов.

Игра с пределами дозволенного: улица

Неформалы переступают черту, проникая на улицу – то есть в пространство действия, однозначно запрещенное властями. Это приводит к борьбе за определение правил игры, применяемых к взаимодействиям, которые эта игра порождает. Когда взаимодействие происходит вне разрешенного поля, власть может определить ситуацию либо как продолжение транзакции на другом поле и применить к нему правила переговоров, либо как противостояние – и прибегнуть тогда к «обычным», то есть репрессивным мерам. Клубы выходят за рамки дозволенного со всевозможными предосторожностями.

В первой фазе неформального движения между политическими клубами и властью было достигнуто молчаливое соглашение об избегании уличных митингов. Это разделяемое большинством отрицание улицы подтолкнуло обе стороны к самоограничению: клубы соглашались не прибегать к этому типу действия, отмеченному явной печатью диссидентства, отдавая предпочтение кампаниям по сбору подписей и заседаниям в закрытых помещениях; реформаторы же, чтобы не толкать неформалов на улицу, предоставляли им залы заседаний. Однако эти вопросы продолжают сильно нервировать власть, и она принимает гораздо более конкретные предупредительные меры: первые законодательные ограничения на митинги приняты Моссоветом в августе 1987-го, а год спустя их действие распространено на всю территорию страны соответствующим актом Верховного Совета СССР.

Врезка 6

Регламентация митингов и демонстраций (1987—1988)

«Временные правила», принятые Моссоветом в 1987 году[278] (их основные положения будут подхвачены Верховным Советом СССР в 1988-м[279]), призваны воспрепятствовать проведению митингов и демонстраций в центре города. Заявки должны подаваться в местный райсовет. В случае отказа возможна лишь одна апелляция – к вышестоящему Совету, чье решение является окончательным. Иск в судебном порядке не предусмотрен.

Когда какая-либо официально зарегистрированная организация решает выйти на митинг, ее представители должны указать свое имя и адрес. Если же группа неформальная (то есть у нее нет юридического лица), организаторы действуют в качестве физических лиц и должны упоминать к тому же свое место работы, что является весьма существенной формой давления. В случае нарушения общественного правопорядка организаторы могут быть привлечены к ответственности. Текст «Временных правил» не опубликован официально, однако неформалы получают к нему доступ и перепечатывают в своих бюллетенях.

Весной 1988 года некоторые клубы, как радикальные, так и умеренные, начинают – прежде всего по причинам внутренней конкуренции в движении – регулярно выходить на улицу, поскольку у них нет другого места для встреч. Умеренные, однако, предпринимают меры, чтобы избежать любых столкновений с силами правопорядка: они следуют административным процедурам и получают все необходимые разрешения. Когда им отказывают, они отменяют акцию.

При этом умеренные клубы изобретают новый тип митинга, выходящий за рамки, предусмотренные «Правилами о митингах». В мае—июне 1988 года «Гражданское достоинство», «Община», «Московский народный фронт» (МНФ) и «Демократия и гуманизм» еженедельно собираются на Пушкинской площади[280] – без призыва со стороны какого-либо «организатора», в результате простой договоренности между людьми. Отсутствие идентифицируемых организаторов затрудняет юридическую квалификацию такого рода собраний. Эта лазейка избавляет неформалов от необходимости запрашивать предварительное разрешение. В течение первых трех недель милиция не разгоняет митинги «умеренных» клубов («Гражданского достоинства» и «Общины», к которым позже присоединяется МНФ), хотя всего в нескольких метрах от них, у памятника Пушкину, митинги радикальной группы «Демократический союз» (созданной, в числе прочих, «Демократией и гуманизмом») разгоняются за нарушение указанных выше правил[281]. Силам правопорядка все сложнее становится различать два типа митингов, и «умеренные» впоследствии будут подвергаться тем же санкциям (арестам, штрафам), что и «радикалы».

Линия поведения, принятая разными секторами власти (партией, комсомолом, местными советами), в том числе и в тех случаях, когда во главе их стоят реформаторы, состоит в том, чтобы афишировать отказ от переговоров. Тем не менее переговоры все же завязываются – в некоторые критические моменты: когда партия считает, что центральные клубы угрожают своими митингами принятию законопроекта «О добровольных обществах, органах общественной самодеятельности и самодеятельных общественных объединениях» (январь—февраль 1988) или когда она ожидает демонстраций других коллективных акторов и желает освободить центр Москвы, нейтрализовав неформалов (накануне XIX партконференции).

В январе 1988 года, едва прослышав о готовящемся законопроекте «О добровольных обществах…»[282], неформалы инициируют новый виток противостояния. Эта мобилизация важна, поскольку приводит к победе неформалов и показывает им, что они способны вынудить реформаторов к поддержке. Одним из средств давления, силу которого они, возможно, прежде недооценивали, становится угроза выйти на улицу. До этой мобилизации они проводили дебаты и составили альтернативный законопроект, направив его в Верховный Совет СССР и в ЦК КПСС. Когда последний отверг любые переговоры, неформалы начали борьбу за блокирование законопроекта, который назвали «унизительным компромиссом» между реформаторами и консерваторами[283]. Некоторые группы подталкивают неформальное движение к скорейшему переходу к более радикальным формам действия – демонстрациям, чтобы тем самым «поддержать свою репутацию общественного движения»[284]. В разрешении на демонстрацию им отказано, но взамен предложено встретиться с авторами законопроекта: власть предпочитает начать диалог, лишь бы удержать их от выхода на улицу. Текст законопроекта не был принят по многим причинам, однако угроза некоторых клубов прибегнуть к демонстрациям, возможно, стала одним из самых весомых факторов. Реформаторы почему-то уверены, что «Демократическая Перестройка» фигурирует в числе подписавших запрос на разрешение демонстрации. А если уж этот центральный клуб, открыто определяющий себя как «умеренный»[285], встал на такой путь, то угроза столкновения и выход всего движения на улицу представляются весьма вероятными. Партийные реформаторы напуганы перспективой распространения недовольства неформалов на других социальных акторов, так как это испортит их репутацию; кроме того, они осознают слишком очевидную хрупкость юридического основания законопроекта (см. ниже). Есть и другие примеры. Так, власти (реформаторы и силы правопорядка), испугавшись подъема общественного активизма накануне XIX партконференции, сами инициируют переговоры с неформалами, чтобы те перенесли свой митинг с Пушкинской площади в окрестности Дворца молодежи, то есть в район, удаленный от центра. Ставка высока для обеих сторон: партия желает освободить центр, поскольку ожидает приезда делегатов из других регионов и республик (крымских татар, армян, прибалтов); а неформалы не желают покидать свой «Гайд-парк»: не отдавать же его на откуп своему радикальному сопернику, «Демократическому союзу», тем более в