клубы стремительно врываются на это еще не распаханное реформаторами поле. Следует увеличить полномочия советов в сфере контроля над исполнительной властью, в том числе и над органами, обеспечивающими безопасность государства (МВД, Минобороны и КГБ). Правительство должно нести ответственность перед Верховным Советом. Как и ЦК, неформалы поддерживают идею увеличения бюджета и длительности заседаний советов, но добавляют к этому положение о том, что Верховные Советы СССР и союзных республик должны заседать постоянно, вводя, таким образом, идею профессионализации депутатов.

Клубы также видят в советах средство внедрения в политическую систему. Тем не менее летом 1988 года они не считают возможным проникнуть в них напрямую, по крайней мере посредством выборов по одномандатной избирательной системе. Так, они высказываются за особые выборы по спискам, где были бы представлены не партии, а группы другого рода, которые перечисляет Румянцев, один из главных авторов «Демократического наказа»:

Советы должны стать профессиональным органом многофункционального представительства (трудовых коллективов, общественных организаций, групп граждан (курсив автора. – К.С.), территориальных округов, органов кооперативного представительства)[302].

Это представительство должно было сохраниться после выборов по системе двухпалатных советов:

Первая палата – общественная […] компетентна принимать и обсуждать проекты решений по практическим вопросам труда, распределения, социально-бытовых, территориальных условий. […] [Она] формируется трудовыми коллективами […] и группами граждан […]. Вторая палата – политическая – компетентна рассматривать законопроекты […] с учетом их соответствия общей политической линии и возвращать их для коррекции в первую палату[303].

Понятно, что неформальные клубы должны быть отнесены к «группам граждан». Предложения о создании двухпалатных советов и о категориальном представительстве, выдвинутые «Демократической Перестройкой», не были как таковые перенесены в «Общественный наказ» (но это вовсе не означает, что другие клубы их отвергли).

Накануне XIX партконференции неформалы-партийцы организуют «Межклубную партийную группу»[304], чтобы заставить прислушаться к себе неопределившихся внутри самой КПСС, поскольку после публикации письма Нины Андреевой в марте 1988 года усиливается ощущение, что консерваторы набирают силу внутри партийного аппарата.

По уставу КПСС можно было создавать неуставную партийную группу временную, работая на Северном полюсе или черт его знает. А мы ведь это использовали для создания такой неформальной партийной группы[305].

Неформалы действительно пользуются проницаемостью границ партии. Последней ее статус позволяет пустить корни в других институциях – в любых самых маленьких и даже временных инстанциях[306]. С началом Перестройки эта проницаемость постепенно становится фактором уязвимости, поскольку партия сама может подвергнуться диверсии. Выбивая себе нишу внутри КПСС, неформалы надеются на признание на более высоком иерархическом уровне. Однако ЦК не реагирует на создание двух этих групп – их и не признают, и не критикуют. И только общественное оживление в связи с выборами делегатов Съезда народных депутатов СССР в 1989 году приводит к расцвету новой формы – «партийных клубов», куда приходит все больше новобранцев. Стоит отметить, что они берут название «клуб» и отказываются от «группы», чтобы явно обозначить свою принадлежность к неформальному движению.

Как бы там ни было, бо́льшая часть инициатив неформалов по преодолению барьеров оказываются успешными. Они используют академический истеблишмент, чтобы превратить изобретенную райкомами систему контроля в систему защиты. Они задействуют исторически легитимные способы представления, такие как «наказ», наполняя их радикальными (особенно по форме) требованиями. И наконец, они оборачивают всепроникающую логику партии против нее самой, просачиваясь в ее собственное пространство. В итоге система дает слабину по многим направлениям.

Усиление внутренней конкуренции

Диверсификация репертуара коллективных действий объясняется также и внутренними процессами в движении. Успех Встречи-диалога 1987 года и следующие за ней события создают у неформалов впечатление, будто они в состоянии перейти на более высокий уровень мобилизации. Между летом 1987 и летом 1988 года движение получает доступ в «высшие сферы», наращивает свое присутствие в политическом пространстве (регулярно организуя уличные акции и становясь главным производителем самиздата[307]), численность его участников растет.

Одной из движущих сил свойственного движению непрерывного изменения служит внутренняя конкуренция. Конфликты вовсе не разрушают движение, а, наоборот, позволяют ему шире развернуться в политическом пространстве. Недовольные внутри движения обретают новые ресурсы, находят новые поля для действия, чтобы выйти из-под влияния центральных клубов. Лидеры сталкиваются с оспариванием используемых ими способов координации и репрезентации (причем репрезентации в двойном смысле: как говорения от лица движения и как представления на сцене и формирования общественного имиджа). Всеобщее соревнование подталкивает также и членов руководящего ядра, в свою очередь, диверсифицировать свои ресурсы и формы действия.

К моменту XIX партконференции почти все неформалы убеждены, что их движение постепенно становится «массовым». Это видение перспектив приводит к пока еще робкому отказу от самой формы «клуб», которая до того времени составляла основу их идентичности. Иными словами, конфликты порождают эффекты, способные усилить движение, но это усиление порождает ожидания, постепенно разрушающие то, что изначально составляло специфику движения.

Вопрос контроля над репрезентацией движения

Как мы уже видели, в момент Встречи-диалога в августе 1987 года и в ходе конфликта, который привел к расколу «Перестройки» в январе 1988-го, отдельные неформалы критиковали «посредников» в работе с партией за их слишком большую лояльность к представителям власти и за самоуправство, которое они себе позволяли при выполнении своих обязанностей. Были отдельные стычки, хотя монополия доступа к власти, закрепленная за руководящим ядром движения, не оспаривалась. Однако это негласное правило дало трещину во время упомянутого «дела Ельцина». Последнее имеет решающее значение в истории неформального движения, поскольку дает клубам повод публично войти в «большую политику». Тем не менее они входят туда вовсе не стройными рядами: «дело» приводит к размыванию имиджа партийных реформаторов, с которыми неформалы вели переговоры, и разрушает их относительное единство. Тем самым «дело» способствует появлению внутри неформального движения игроков, стремящихся открыть иные способы доступа к власти, нежели те, которыми владеет руководящее ядро. Этот политический кризис оказывает существенное влияние на восприятие лидерами неформалов судьбы их движения и их собственной координирующей роли.

Как мы уже видели, после «дела Ельцина» партийные «реформаторы» начинают делиться на два лагеря. Этот эпизод также ведет к внутреннему кризису неформальных клубов: под вопрос поставлен один из их важных ориентиров, а именно более или менее ясные представления о «реформаторах во власти». Это вынуждает их определиться, а главное, продемонстрировать способность к координации занимаемых позиций.

Напомним, что руководители центральных московских клубов решают протестовать не для того, чтобы поддержать Ельцина, а чтобы высказаться против недостатка информации в прессе и против того, каким образом он был смещен с должности. Сколь бы неопределенной