Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вторая причина стигматизации «Общины» состоит в том, что этот клуб подозревают в сближении с властями предержащими из соображений личного расчета. Считается, что этот расчет полностью компрометирует попытки неформальных лидеров вступить в контакт с ЦК КПСС.
Дело в том, что [Павловский и Пельман,] видимо, все-таки думали о том, как все это движение может выйти на какую-то политическую игру. Может быть, через Заславскую, может быть, Заславская им что-то говорила, давала что-то типа гарантии, что-то обещала, я не знаю что. Может быть, она тут что-то с Яковлевым… Яковлев ей, в свою очередь, говорил: давайте, давайте. Ну, они имели какие-то политические виды. […] Но из-за поведения одной из групп [«Общины»], входящих в организацию [т.е. в КСИ], практически организация была чуть ли не закрыта и распущена властями[310].
Таким образом, позиция «Общины» смешивает все карты лидерам КСИ: она ускоряет момент входа движения в более заметное политическое пространство и навязывает в качестве точки входа в него публичную сцену, а не кулуары власти. «Община» делает ставку на совершенно иной доступ к власти и институциональным ресурсам, нежели члены КСИ. Она становится, таким образом, потенциальным конкурентом в борьбе за определение «внешнеполитической» линии:
Возможно, они [«Община»] рассчитывали на то, что Ельцин будет возвращен и они получат от этого дела дивиденд. Я не исключаю. Собственно, так и произошло. Исаев, между прочим, сейчас так и имеет дивиденд. По крайней мере в Думе я его вижу регулярно. Первый ельцинист все-таки[311].
«Дело Ельцина» становится также поворотным моментом в определении клубами своего движения. Они убеждаются, что некоторые механизмы выходят у них из-под контроля. Им приходится пересматривать свою роль и искать новые способы координации.
Ельцинский кризис выявил […] что движение плохо управляемо. Безусловно, Гриша [Пельман] и Глеб [Павловский] хотели каким-то образом держать всю эту команду не в подчинении, но хотя бы в каком-то прогнозируемом состоянии. […] Проявление радикализма со стороны некоторых участников тусовки, безусловно, очень сильно подорвало веру Глеба, например, в то, что с этими людьми можно иметь дело успешно. […] Он понял, что с ними каши не сваришь[312].
Хотя некоторые лидеры порывают с движением не так резко, как можно подумать из приведенного отрывка, они испытывают разочарование и начинают инвестироваться в него иными способами[313]. Они уже не считают себя многофункциональными координаторами диффузного общественного движения: одни ориентируются на техническую помощь неформальным организациям, другие – на политическую координацию, а третьи пытаются наладить связи с экономической средой. Некоторые лидеры КСИ, потеряв контроль над событиями, решают сосредоточиться на чисто технических задачах и закрыть свободный доступ в клуб во избежание любого внутреннего политического раскола, рискующего поставить клуб в крайне неудобное положение по отношению к его официальным защитникам. В письме к Т. Заславской Г. Пельман так описывает новые функции КСИ:
КСИ отходит от политических действий, заявлений, программ. Меняется организационное построение КСИ. Это не открытое объединение с федеративной структурой, а клуб социальных проектов поддержки и развития движения общественных (гражданских) инициатив. В основном в КСИ входят лидеры общественно-политических клубов, координаторы общественных проектов. Непосредственно сами клубы и проекты не включаются в состав КСИ, и КСИ ответственности за их деятельность не несет[314].
Члены клуба организуют центр архивов и информации по неформальному движению, который в августе 1988 года станет Московским бюро информационного обмена (М-БИО). Чтобы собрать архив, центр выменивает экземпляры «Хронографа», публикуемого членами КСИ, на бюллетени клубов Москвы и других регионов[315]. Эта функция централизации информации также позволяет КСИ получить новые институциональные ресурсы, в том числе финансовые: Советская социологическая ассоциация, стремясь собрать всесоюзную базу данных по политическому неформальному движению (возможно, для ЦК КПСС), выбивает грант размером в 10 000 рублей для команды, объединенной вокруг КСИ и «Хронографа»[316]. Однако сами неформалы боятся, что эти сведения будут использованы КГБ, и отказываются предоставлять базу данных.
«Демократическая Перестройка», в свою очередь, вступает на путь политической координации. Она создает «Демократический наказ», обсуждаемый во время второго большого слета клубов в июне 1988 года. Она пользуется высокой репутацией, с которой КСИ, определившему себя как неполитический клуб, уже сложно состязаться. В 1988 году клубы, которые открыто не заявляют себя как политические, окончательно теряют позиции[317]. И наконец, некоторые члены КСИ стремятся использовать компетенцию, приобретенную в рамках движения, для сближения с другим нарождающимся сектором – первыми частными предприятиями (так называемыми кооперативами). Они создают два кооператива («Перспектива» и «Факт»); один из них специализируется на предоставлении информации кооперативам (публикации справочников, нормативных актов), а также на юридической помощи предпринимателям. В ноябре 1987 года «Факт» основывает информагентство «PostFactum», из которого в 1989-м образуется газета «Коммерсантъ»[318]. Таким образом, появляется новая сфера деятельности, находящаяся на пересечении неформального и кооперативного движений, а также прессы.
Если конфликты внутри лагеря партийных реформаторов оказывают дестабилизирующее действие на неформальное движение, то нападки на него со стороны консерваторов, напротив, скорее усиливают его сплоченность. Кампания в прессе, начатая консерваторами в январе 1988 года, позволяет вернуться к более прозрачной внутренней диспозиции сил, к «нормализации» отношений между клубами и к их лучшей координации.
Сплоченность движения, таким образом, напрямую зависит от игр партийной верхушки: ее легко добиться в классической конфигурации противостояния между реформаторами и консерваторами. Но когда конфигурация