больше немцам веришь. Там немцев нет! Солдат, исполнять приказ, иначе сейчас перед строем за трусость в бою, твою…

– Боя никакого уже неделю как нет. Я еду. А что такое трусость, это я вам после войны объясню.

Сел на телегу и поехал к хутору. Солдаты Фимке, правда, передали пару «лимонок» и ППШ с диском.

И все бросились смотреть в бинокли, стерео, просто от руки – как будет погибать их друган, хороший солдат и отличный парень Фимка Булочник.

А лошаденка ничего не знала. Шла себе по замерзшей степной дороге и думала: только бы не стегал, да груза бы немного было. Лошадь была фронтовая, понимала многое.

Фима лошадь не стегал. Он про себя материл особиста и давал слово – убить его, коли останется жив.

Но живым ему оставаться было, видно, не суждено. Судя по всему, на хуторе немцы были.

* * *

В стереотрубу комбат и подполковник видели, как к пустому домику на хуторе подъехал боец Булочник. Привязал лошадь к забору, постоял, посмотрел и шагнул на крыльцо дома.

– Хоть бы ППШ взвел, – шептал комбат.

– Ну, кто тебе говорил – там немцев нет, – рычал подполковник.

* * *

Фима уже решил телегу нагружать дровами, но все-таки лучше спросить у хозяев.

Год войны не мог отучить Ефима не брать чужие вещи без спроса. Этому учили, когда он был октябренком, потом – пионером, потом – комсомольцем. Поэтому он и решил зайти в домик. Право, никаких немцев он и в самом деле не обнаруживал.

Изумление Фимы было полное. В темном проеме входной двери стоял немецкий офицер. (К своему стыду, Фима живого немецкого офицера ещё ни разу не видел).

Офицер одет был по форме. Только не брит и очень худ. Что спасло Фиму и о чем он неоднократно рассказывал после войны – это преподавательница немецкого языка в его московской школе. Строгая, но милая Мария Абрамовна Боген.

– Вы прибыли как парламентер? – неожиданно и сразу спросил немец, не впуская в домик Фиму.

– Да, конечно, – ответил Фима. Ноги ослабли, а спина стала мокрая. – К вечеру сюда будут выдвинуты танки и вы будете сметены с лица земли.

– Вечера не будет, – устало произнес офицер. – Мы готовы прямо сейчас капитулировать. Со мной разрозненные части пехоты, артиллерии, тыловых служб и рота румынских солдат. Мы сдаем все оружие. Единственная просьба, по законам солдатской чести, можете ли вы покормить нас немедленно. Мы не едим уже 6 дней.

– 7, – крикнул кто-то из комнаты.

– Сколько всего военных? – спросил Фима. Он чувствовал, что мокрое у него все – рубаха, гимнастерка, и даже спина ватника.

– Всего в поселке 268 человек. Из них две женщины – врачи. Хотя медикаментов давно уже нет.

– Так, постройте ваших людей и колонной по трое идете за мной. Вы идете рядом, несете белый флаг.

– Все будет выполнено.

Колонна была построена на удивление быстро и по команде Фимы двинулась в сторону балки. Лошадку с жердями Фима расположил сзади. На телегу сложили все вооружение. Лошадкой взялся командовать румын. Он объяснил, что ранг у него – полковник, поэтому с гужевым транспортом он справится.

Колонна двигалась не быстро. Было видно, что немцы здорово ослабели. Но шли.

Офицер смотрел на мокрую спину Фимы и думал:

– Ну куда, к черту, с ними воевать. На улице -15 °C, а парламентеру жарко, аж «ватная куртка» мокрая. Нет, проиграли подчистую. Погибла Германия. Ещё бы. Доверить войну художнику-недоучке. Уцелею ли я. И что будет с Лоттой, когда эти варвары ворвутся в наше имение. – А это произойдет, у офицера сомнений не оставалось.

Фима смотрел вперед, на замерзшую дорогу в сторону балки и тоже очень беспокоился. Правильно ли он делает, что ведет врага в расположение своей воинской части (на минуточку он забыл, это враг, но пленный. И пленен им, рядовым Ефимом Булочником). Чем их кормить, когда самим жрать мало что есть.

В наших же окопчиках было смятение. С одной стороны – подготовились к бою. С другой – офицер идет с белым флагом, а рядом с ним – Фимка.

Подполковник послал всех подальше, сел на виллис и был таков. Сказал – доложу в дивизии.

Вот так закончился для Фимы этот боевой эпизод.

Утром пришли полуторки и забрали всех пленных.

Лошадку с дровами и немецким оружием румынский полковник передал нашим коноводам. И просился оставить его при части вольнонаемным по конскому составу. В чем ему было отказано.

В дивизию пошел наградной лист на Булочника – к ордену Боевого Красного Знамени.

Но кто-то это дело тормозил. Корреспондентов далее дивизии не пустили. Все пояснения этой истории давал начальник особого отдела полковник Михненко.

Полк же, в составе которого воевал Фима, неожиданно перебросили на северо-западное направление.

Фима вернулся с войны в 1945 году. По демобилизации. Поступил в медицинский и уже много лет – профессор, врач – кардиолог.

Жена его, Аглая, не работает. Пятеро детей. Какое там работать.

Фима награду получил – медаль «За отвагу». Но в подпитии он всегда рассказывает фантастическую историю о пленении двухсот немцев. Ему, конечно, не верят. Если бы в ФРГ не выступил бывший полковник вермахта. Он рассказал, как он понял, что они, немцы, войну проиграли подчистую. Это когда он увидел русского парламентера, которому было жарко на морозе при –15°. Ну как можно у такой нации выиграть войну. Никогда.

Прошло много лет, но дотошные журналисты ФРГ нашли бывшего солдата Ефима Моисеевича Булочника, ныне профессора Первого мединститута.

Он получил приглашение в Посольство ФРГ и таки что вы думаете, пошел. С супругой, так было написано в приглашении.

Думал Фима, что празднуют немцы какую-то дату, но оказалось – весь сбор по случаю награждения его, профессора Булочника, каким-то орденом ФРГ.

Все, как и бывает в таких случаях, происходило торжественно. Почетным знаком Ефима награждал престарелый сенатор. Ефим при награждении осторожно поинтересовался, за что собственно ему такая честь от государства ФРГ. Сенатор, награждающий, пояснил: этим орденом награждается военнослужащий на поле боя, проявивший милосердие к врагу, который уже не в состоянии оказывать сопротивление.

Фима, конечно, был доволен. Аглая все время щебетала в кругу дам. Слышалось: ах, Париж, ах, Монмартр, ах, Лувр. Будто она там бывала.

А к Фиме подошел этот пожилой сенатор и предложил выпить водки. Да кто откажется. Да под тарталетки с икрой красной. А была на столе и черная. Но это так, к слову.

Выпили. Сенатор все время пристально смотрел на Фиму и улыбался каким-то, видимо, своим мыслям. Наконец,