барон. - Кроме того, в Маньчжурию можно прорваться из Владивостока… В Маньчжурии в худшем случае меня ждет китайская тюрьма, суд и каторга. В лучшем случае - тюрьма русская, суд и расстрел. Если колчаковцы во Владивостоке не позволили Семенову даже сойти с японского корабля, а когда он все-таки высадился, едва не арестова­ли его, то со мной и подавно церемониться бы не стали. Признаться, временами мной овладевает отчаяние: куда деваться?..

- А Европа, ваше превосходительство? - спросил я. - Ведь вы уроженец Австрии.

- Ах, Европа, - сказал барон, - я думал об этом. Не так дав­но я получил через одного немецкого коммерсанта письмо от моего друга детства Альфреда Розенберга. Помните, я как-то вам о нем говорил? Он приглашает меня приехать. Конечно, и в духовном поле Европы есть свои привлекательные стороны, которые тесно связа­ны с тибетской магией. Особенно, если речь идет о наших древне­германских мифах. Вы когда-нибудь слышали о древней стране Туле?

- Нет, ваше превосходительство.

- Иногда ее отождествляют с Атлантидой, но это ошибка. Туле - блаженная страна древних германцев. Альфред пишет, что вместе со своим новым другом Адольфом Гитлером, кстати, тоже моим земляком, австрийцем, он посетил баварский город Байройт, где жил и умер Рихард Вагнер. Они встречались там с обществом Туле, и разговор шел о возрождении немецкого рейха на принципах расы и романтического древнегерманского оккультизма. Общество Туле возглавляют весьма уважаемые люди, такие как профессор Карл Гаусгоффер, книжку которого по проблемам расы я читал еще в юности. Или шведский этнограф и лингвист Свен Гедин, известный путешественник по Тибету. В Тибете еще сохраняются остатки арий­ской культуры. Именно там предполагается таинственное царство Агарты. Вы слышали о царстве Агарты?

- Нет, ваше превосходительство.

- Странно, - сказал барон, - я думал, что в петербургском университете, где вы изволили учиться, вас хоть понаслышке знако­мят со всевозможными теософскими идеями. Хотя чего можно ждать от проповедников либерализма, всех этих либеральствующих, жидовствующих профессоров, - с презрением усмехнулся барон.

- Цар­ство Агарты, - назидательно сказал барон, - это страна могущест­венных магов, носителей древней эзотерической культуры, народа, обитавшего некогда на месте нынешней Гоби. После неких геоло­гических катаклизмов, изменивших климат в этой части земного шара, они ушли с поверхности земли, поселились в пещерах под Гималаями и оттуда контролируют весь ход мировой истории через избранных ими народоводителей верхнего надземного царства… Вы записываете, есаул?

- Так точно, ваше превосходительство, - ответил я, делая пометки в блокноте.

- Я просматривал ваши прежние записи и нахожу, что они достаточно точны.

- Ваше превосходительство, вы намерены издать их?

- Да, пожалуй, - сказал барон, - но только после моей смер­ти. Печатать только после моей смерти. Пока я жив, имя мое долж­но быть связано с делами, а не с теориями. Итак, продолжим.

- Речь шла о легендарной Туле, ваше превосходительство, - сказал я.

- Для меня Туле не легенда, - сказал барон, - я надеюсь, что вскоре научная экспедиция нашего германского общества Туле най­дет научное подтверждение тому, что Центральная Азия, Монголия, особенно Тибет, является прародительницей германцев. Тибет - это начало всех начал. В Тибете я вижу потаенное мистическое сердце мира. Обладатель Тибета в конечном итоге обретет власть над всей планетой. Именно здесь начнется строительство нового мира. Здесь и на германских землях. Из всевозможных вариантов, куда мне идти, я выбрал только два: мою германскую родину и мою тибетскую пра­родину. В конечном итоге я все-таки склонен выбрать Тибет.

- Отчего же не Европу, ваше превосходительство?

- По всяким причинам. Путь в Европу лежит через Влади­восток, а я слишком заметная фигура, чтобы раствориться в массе беженцев. Но при самом удачном стечении обстоятельств мне, мо­жет, удастся сохранить жизнь и свободу, но не дивизию. При самом благоприятном исходе я обречен стать частным лицом, прозябаю­щим в нищете и безвестности. Мой друг Альфред Розенберг небо­гат, он сам беженец из России. А стать при нем приживалом я тем более не намерен. Это, Николай Васильевич, можете не писать, - назвал меня вдруг барон по имени-отчеству впервые за все время нашего знакомства.

- У меня нет ведь никаких личных средств. Две смены белья, пара запасных сапог, я беднее последнего мужика. Мое личное имущество в Харбине и на станции Маньчжурия пущено с молотка, чтоб возместить убытки пострадавших в Монголии еврей­ских коммерсантов и китайских купцов. Семьей я не обзавелся. Брак с маньчжурской принцессой чисто политический. Единственное мое сокровище - это власть над двумя тысячами вооруженных людей, пока еще покорных мне. И этот мой капитал я собираюсь использо­вать с наибольшей для себя выгодой.

- Ваше превосходительство, а захваченное у большевиков золото?! - спросил я.

- Это золото мне не принадлежит, - резко оборвал меня ба­рон. - Оно предназначено для борьбы.

- Значит, это государственное достояние?

- Нет, это не государственное достояние, каким был золо­той запас Колчака. Оно не украдено, а завоевано и хранится не в казначействе. Может быть, под землей, может быть, на дне реки, как сокровища Нибелунгов. Я лично не хозяин этого золота. В настоя­щее время я сам, к сожалению, без хозяина. Семенов меня бросил, но у нас остались деньги и оружие. Осталось две тысячи вооружен­ных людей, и я поведу их туда, куда мне подсказывает моя мистиче­ская идея. Никакого разгрома, в дивизии две тысячи человек.

- Однако, ваше превосходительство, у каждого из этих лю­дей есть свои желания, страдания и надежды, - сказал я.

- Я думаю об идее, - резко оборвал меня барон, - о самих этих людях вне идеи я думаю меньше всего. Их личные желания, страдания и надежды мной в расчет не принимаются. И лицо его, апатичное и задумчивое, мгновенно приобрело свирепые и энергичные черты, взгляд яростно засверкал.

116. Сцена

Барон вообще часто переходил от апатии к припадкам пато­логической энергии. Монгольская осень характерна холодными ночами и дневным зноем. Средь дневной страшной жары дивизия продолжала двигаться на юго-запад. Барон, свесив голову на грудь, молча скакал впереди своих войск. На его голой груди, на ярком шнуре висели бесчисленные монгольские амулеты и талисманы. Он был похож на древнего обезьяноподобного человека. Люди даже боялись смотреть на него. Время от времени им овладевали присту­пы бешенства, и тогда он становился попросту невменяем.

Почер­невший от загара, исхудавший,