Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я сказал: «Знаешь, Стэнли, для меня самый необычный кадр во всем фильме – это переход к фотографии. И все! Вся эта ерунда – больничная палата, теннисный мяч, ребенок… Он остановился в пятнадцати шагах от меня с грозовым лицом. А у Стэнли были темно-карие глаза без зрачков, и смотреть в них было все равно, что смотреть в бездну. Он выдержал паузу, а потом сказал: “Никогда не учи меня, как снимать фильм”»[242].
Впрочем, как позже выяснилось, Кубрик все же согласился с Сеньором и вырезал из фильма сцену с больничной палатой. Она исчезла так же бесследно, как эпизод с швырянием тортами в «Докторе Стрейнджлаве»: никто из моих знакомых не видел ее с момента премьеры «Сияния» в 1980 году.
Кубрик в итоге позволил силам, вселившимся в Джека, остаться невидимыми. Окончательная версия фильма заканчивается медленным приближением фотографии Джека, одетого в щегольский смокинг, на вечеринке в «Оверлуке» 4 июля 1921 года[243]. Кубрик настаивал на дате 4 июля, потому что Джек с самого начала заявил о своей независимости, провозгласив себя писателем, который обязан пройти свой путь до конца в одиночку. В то же время, оказавшись прикованным к своей пишущей машинке и вынужденным час за часом набирать одну и ту же ужасную фразу, он отчаянно хотел освободиться от работы. Джеку не хватало «веселья», а разгульные 1920-е в Америке были просто его воплощением. Тем не менее Джек Торранс двадцатых годов, как и большинство этих выдуманных Гэтсби, которыми изобилует американская история, на самом деле всего лишь образ, а не живая реальность. Конец истории Джека – это одновременно и ее начало. Он будет появляться снова и снова – пустая оболочка, которая возвращается и возвращается к жизни вплоть до своего последнего воплощения. Мы встретимся с тобой опять, Джек Торранс, уже в следующий раз, когда будем смотреть этот фильм. Кино, как и отель «Оверлук», сулит призрачное бессмертие.
И все же вполне возможно, что центральную роль в «Сиянии» играет не Джек, а Дэнни. Ключом к пониманию этого произведения становится образ ребенка, который, как и сам Кубрик в детстве, подвергается критике и нападкам со всех сторон, но упорно продолжает оставаться тем, кто он есть, несмотря на угрозы, исходящие от людей, которым он вынужден подчиняться (будь то отец или, как в случае Стэнли, школьные учителя). Предлагаю на ваш суд свой вариант трактовки в фрейдистском духе. Представьте, что сюжет «Сияния» придуман Дэнни. Его оставили наедине с покладистой матерью и довольно угрюмым, рассеянным отцом. Он устал от скучной игры, которую наблюдает каждый день: то один, то другой из родителей пытается нейтрализовать неудовольствие и разочарование другого. Поэтому ребенок превращает своего отца в озверевшего человека, а матери дает испытать на себе всю тяжесть кровожадного неистовства отца. В конце концов отца убивает его же собственная ярость. Вызвав безудержный гнев своего отца, Дэнни выживает и становится человеком, непохожим на Джека – человеком, сумевшим выжить в кровавой бойне эдипова бунта. Получается немного острее, чем спилберговская сага о мальчике, променявшем своих родителей на милого инопланетного приятеля, правда?
В 1980 году, за несколько месяцев до релиза «Сияния» в Нью-Йорке 23 мая, Кубрик переехал из Эбботс-Мид в очень большой дом на территории в 172 акров в Чайлдвикбери, к северу от Сент-Олбанса, примерно в часе езды от Лондона. Обширная территория поместья включала в себя конюшни, два пруда, домики для слуг, парк, розарий и крикетное поле. Поместье идеально подходило для нужд Кубрика. Конюшни превратились в офисы и монтажные, а неподалеку располагался тир, где он мог вдоволь пострелять по мишеням.
«Поместье Чайлдвикбери представляло собой не столько большой дом, сколько набор помещений, беспорядочно пристроенных к узкому георгианскому зданию», – вспоминал водитель Кубрика Эмилио Д’Алессандро. Всего было 129 комнат, и Кубрик велел Д’Алессандро сделать по четыре копии ключей от каждой. «Нам нужен один ключ для меня, один для тебя, один для Кристианы и запасной экземпляр: на случай, если все трое потеряют один и тот же ключ», – сказал он[244].
Кабинет Кубрика находился в Красной комнате поместья Чайлдвикбери (те же оттенки, что и в «Сиянии»!). Он любил прятаться там и запоем читать книги, облачившись в свою привычную домашнюю одежду: теннисные туфли, мешковатые поношенные брюки и рубашки со множеством карманов, некоторые из которых были испачканы чернилами. В карманах он держал маленькие записные книжки, которые он дюжинами покупал в магазине канцелярских товаров W. H. Smith в Сент-Олбансе. Кубрик по-прежнему одевался, как тот неряшливый представитель богемы из Гринвич-Виллидж, каким он был в пятидесятые. На съемочной площадке, когда становилось холодно, он любил надевать поверх помятой рубашки и брюк куртку в военном стиле и анорак.
Борода Кубрика приобретала все более неопрятный вид, он заметно располнел. Во время рождественского сезона ему нравилось играть роль своеобразного еврейского Санта-Клауса: он приглашал детишек из Сент-Олбанса выбрать рождественскую елку из кучи елок, которые он нарубил на своем участке. «Спасибо, мистер Кубрик», – хором говорили дети. Как и многие нью-йоркские евреи его поколения, Кубрик любил Рождество.
Вместе с семьей Кубриков в Чайлдвикбери жила целая стая домашних собак и кошек. Кубрик любил животных и постоянно переживал, когда кто-нибудь из них заболевал. («Если заболевал кот, он бросал все, разговаривал с ветеринаром и говорил ему: “Давайте сделаем то-то и то-то”, да еще и спорил с ним», – вспоминала Кристиана.)[245] Д’Алессандро, которого Кубрик первоначально нанял в качестве водителя, стал еще и импровизированным ветеринаром, а также мастером на все руки: техником, садовником, строителем и посыльным.
Сотрудники Кубрика любили его, но работать на него было нелегко. «Стэнли вроде как поглощал тебя живьем», – признался Леон Витали. Как и Д’Алессандро, Витали работал на Кубрика по шестнадцать часов в день, и требования режиссера зачастую казались бесконечными. Андрос Эпаминондас, который был ассистентом Кубрика в течение десяти лет, уволился в 1980 году, измученный постоянным напряжением, поэтому Витали пришлось работать еще усерднее, чем когда-либо. Он отвечал на телефонные звонки Warner Bros., улаживал конфликты с дистрибьюторами, владельцами кинотеатров и рекламодателями и тщательно отсматривал копии фильмов Кубрика. Кубрик настаивал на том, чтобы Витали просматривал как можно больше копий, чтобы убедиться, что они максимально безупречны. Когда Витали спустя годы после смерти режиссера занялся реставрацией некоторых фильмов Кубрика в формате Blu-ray, он был хорошо подготовлен: эти фильмы он видел уже сотни раз[246].