В первые дни все только возмущались и каждый надеялся, чтослучившееся с ним – недоразумение, которое скоро разъяснится. После одного-двухдопросов с участием «молотобойцев» надежда на разъяснение развеивалась, каксон, как утренний туман. На некоторое время человеком овладевало тупое отчаяние– и именно отчаяние в сочетании с особенно методичными и жестокими допросами,длившимися иной раз по несколько суток (людей приволакивали назад в камерупочти без признаков жизни), заканчивавшимися частенько в спецкарцере собложенными льдом стенами либо с раскаленными батареями отопления, и вынуждалоневиновных признавать всю возводимую на них напраслину, да еще и другихневиновных оговаривать. Тюрьма на Арзамасском шоссе, это чудище с жадноразверстой пастью, алкала новых и новых жертв… и получала их. Потом, попрошествии приступов первого отчаяния и тупого смирения, когда заключенные,чудилось, воскресали лишь для того, чтобы угрюмо прожевать кусок непропеченногохлеба и проглотить кружку теплой баланды из гнилой свеклы, репы или мороженойкартошки, во многих вновь вспыхивала воля к сопротивлению. Тогда они замыкалисьв себе, переставали слушать пересказ романов Дюма в сокращенном варианте илипредаваться ностальгическим воспоминаниям и напряженно думали о том, чтосделать, чтобы сбить с толку следователя, заставить взглянуть на себя как насерьезного противника, а не как на отработанный материал, тряпку, растоптанногослизняка. Помочь могла только ледяная логика опровержения всех предъявляемыхобвинений, которые, по большей части, были такой же вопиющей – ну просто из руквон! – чепухой, как попытка покушения на Сталина во время первомайского парада,инкриминированная Александру Русанову.

К чести его, надо сказать, что воля к сопротивлению неугасала в нем ни на мгновение. Едва очухавшись после достопамятного первогодопроса, выхаркивая сгустки крови и шмыгая разбитым носом, из которого никак непереставала сочиться юшка (платка носового ему почему-то не оставили, отняливместе с часами, ремнем от брюк и шнурками от ботинок, видно, он считалсяизлишеством для врага народа), поэтому рубаха вся была в заскорузлой крови, онначал проигрывать в воображении новый допрос, на котором ему будут представленыновые обвинения. Скажем, окажись он в самом деле боевиком, замыслившим теракт,и понимай он всю безрезультатность стрельбы в вождя из рядов демонстрантов, онвоспользовался бы, пожалуй, старым дедовским способом, оправдывавшим себя неединожды еще со времен народовольцев: бомбой. Правда, журналисту, не имеющемуни технического, ни химического образования, изготовить бомбу довольно сложно.Значит, у Русанова должны быть сообщники. И если в данном направлениизаработает «светлая мысль» следователя, из Русанова начнут выбивать именазлосчастных его сообщников. Определенно привяжутся к университетскомупрофессору химии Земляникину, о котором Русанов несколько месяцев назад писалочерк.

Ну, хорошо – то есть плохо, конечно! – ну, предположим,следователь прицепится к Земляникину и «установит» его «преступную связь» сРусановым. Однако одних химикатов для бомбы мало. Для нее нужен корпус. Корпус,который начиняется взрывчатым веществом. Что может послужить корпусом?Небольшой полый металлический шар. Например, как что? У Александра Русановапочему-то не хватало воображения, чтобы представить себе подобный шар. Точнотак же он не мог вообразить, кто в его окружении способен оказаться поставщикомтаких шаров. Разве что следствие «установит» его очередную «преступную связь» –на сей раз с каким-нибудь токарем: скажем, с Сормовского завода. Честно говоря,ни токаря, ни вообще кого-то из сормовичей в знакомых у Русанова не было. Ноесли следствию нужно, их найдут.

Стоп! А зачем искать токаря? Зачем вообще шары? В какой-тоисторической книге Александр Константинович недавно читал об эсерах, с которымикогда-то чуть не связался благодаря приснопамятной кузине своей, МаринеАверьяновой, наверняка уже покойной, потому что, окажись она жива, Мопсянаверняка уже явилась бы в Энск, потрясая своими революционными заслугами, исвела бы счеты со всеми, кто когда-то имел отношение к ее злоключениям: лишениюнаследства, а потом аресту и ссылке. В первую очередь с Русановыми разделаласьбы Мопся, не поглядела бы, что когда-то с Сашенькой и Шуркой играли вместе всерсо, в мяч, в куклы – во что они там еще играли, когда были малыми детьми? –что танцевали вместе в классах, которые устраивал Игнатий Тихонович для своейдочери, ее подруг и друзей. Да уж, она не поглядела бы, что родня! А впрочем,об эсерах теперь, через двадцать лет после революции, и упоминать-то смертиподобно. Даром что они – бывшие союзники большевиков, их всех под кореньвывели, так что очень может быть, и Мопся сейчас где-нибудь в застенке тожесочиняет оправдания – по поводу своих прежних боевых заслуг!

Ну что ж, кесарю кесарево…

Так вот об эсерах. Русанов когда-то читал, что боевики былыхвремен, случалось, начиняли взрывчатым веществом обыкновенные консервные банки,вывалив их содержимое – скажем, томатную пасту, – да еще закладывали тудагвозди, шурупы, гайки. Конечно, метать банку, может быть, и не столь удобно,как шар, однако убойная сила такого рукоделья бывала огромной.

Однако на что совершенно не хватило соображения АлександраРусанова, так на то, чтобы додуматься, как открытые консервные банки,начиненные взрывчаткой, можно потом закрыть, чтобы при метании начинка из нихне вывалилась. Понятное дело, какая может быть техническая смекалка упредставителя гнилой интеллигенции, как назвал его следователь, сославшись натоварища Ленина!

А между прочим, в ту минуту у Русанова просто-таки языкчесался, чтобы сказать: хлесткое выражение революционного словаря товарищемЛениным не более чем повторено. А принадлежит оно… Нет, не Сталину, как можетпоказаться. И не Троцкому. И даже не Василию Ивановичу Чапаеву, который в известномфильме (замечательном фильме, признавал Русанов, при всем своем тайномпрезрении к советскому кино!) припечатал Фурманова: «Гнилую интеллигенциюподдерживаешь!» – за то, что комиссар спас от командирского гнева двухфельдшеров, отказавшихся экзаменовать на доктора деревенского коновала.

Однако Русанов прекрасно знал, что (вот удивились бы Чапаеви следователь!) впервые данное выражение употребил… самодержец всероссийскийАлександр III. У Русановых в домашней библиотеке имелась книга «При дворе двухимператоров» – мемуары фрейлины Анны Тютчевой, дочери великого Федора ИвановичаТютчева. И в ней рассказывалась такая история.

После кровавого убийства Александра II и приговора бандыСофьи Перовской к повешению либеральная пресса стала давать новому императоружалостные советы: убийц, дескать, надо помиловать, и тогда преступники оттакого великодушия державной власти раскаются, и восторжествует вселенскаялюбовь.