– Я верю в тебя. Верила еще до твоего рождения, когда у Ланы только появились видения. Всегда верила в тебя. – Арлис тяжело вздохнула. – Я знаю, почему Тео отправится на войну. Знаю, почему нельзя пока сообщать в эфире об ужасах, задуманных Харгроувом. Но я могу рассказать о том, что мы предприняли по этому поводу. Возьми меня с собой, когда нанесешь удар по Вашингтону.

– Но ты можешь вести вещание и отсюда, – попыталась отговорить журналистку Фэллон.

– Только с чужих слов и то с задержкой. Этого недостаточно, – со сталью в голосе возразила Арлис. – Я отправлюсь с вами, чтобы рассказывать и показывать зрителям все происходящее, без прикрас. Они своими глазами увидят карантинные центры и лаборатории, из первых рук узнают, что творят приспешники Харгроува и он сам. Узнают о настоящей Избранной. Многие люди верят только тому, что видят. Прямая трансляция станет важным шагом для вербовки.

– Вы обсуждали это с Уиллом? – уточнила Фэллон, а в ответ на ледяной взгляд Арлис лишь закатила глаза. – Не из-за того, что он мужчина, а из-за того, что он является твоим партнером и командующим войсками.

– Ладно, поняла. Да, мы обсуждали это. Он не сумел меня переубедить. И ты не сможешь.

– Даже не собираюсь. Ты подруга мамы, и я верю в тебя. Верила еще до того, как мы встретились лично, по ее рассказам. Но Чака брать с собой нельзя.

– Я понимаю. Ему это не понравится, но он и сам осознает, что слишком нужен здесь. И еще кое-что.

– Что?

– Я хочу взять интервью у Харгроува после его пленения. Ты планируешь захватить его живым, верно? Если он не погибнет в сражении, позволь расспросить его на камеру.

– Ну, это легко устроить. Я согласна.

Выйдя на улицу, Фэллон остановилась на тротуаре, вдохнула морозный зимний воздух и принялась наблюдать, как малыши лепят снеговиков во дворах. На многих дверях висели венки, а некоторые окна украшали сделанные вручную подсвечники. Чуть издалека доносились радостные голоса детей, которые в честь каникул катались на санках или бросали друг в друга снежками.

Один из них врезался в спину Фэллон. Она резко обернулась. И едва не вздрогнула, заметив Дункана. Он приближался, отряхивая руки.

– Только тру́сы наносят удар в спину.

– Либо те, кто хочет увеличить шансы на успех, – ухмыльнулся парень. – Возможность подвернулась слишком заманчивая, я не мог не воспользоваться ею.

– Я не знала, что ты вернулся.

– Всего на несколько часов. Отлично выглядишь. Давно не виделись.

– Да уж, давно.

– Я собирался переместиться к тебе домой, но Ханна сказала, что ты здесь, в городе. Прогуляемся?

– Хорошо, – Фэллон зашагала рядом с Дунканом, решив, что он стал гораздо взрослее. И серьезнее, как клинок после заточки. – Ты получил разведданные?

– Ага, как раз утром. Жду не дождусь, когда уже можно будет порушить все их планы. Кстати, смелый ход – установить прослушку в Белом доме. Жаль, что я не участвовал в вылазке.

– Пришлось действовать быстро. Но риск оправдал себя.

– Еще как! – не успела Фэллон ощутить прилив удовлетворения, как Дункан продолжил: – Хотя следовало додуматься до этого раньше. Мы завербовали кучу рекрутов, сообщая, что, по слухам, Харгроув и Уайт скоро заключат перемирие.

– Если произойдет утечка…

– Не считай нас идиотами, Фэллон. Мы говорим, что получили информацию от захваченного в плен Праведного воина.

– Количество бойцов на вашей базе значительно увеличилось после союза с племенем Первых, с Медой.

– Это не простые рекруты. Никогда не видел, чтобы кто-то так держался в седле и сражался, не слезая с коня, как наездники племени. – Слова Дункана звучали резковато, но восхищение читалось безошибочно. – И они помогают осваивать это умение другим новобранцам. Месяц назад многие даже не могли сесть на лошадь, теперь же выписывают кренделя, как заправские ковбои.

– В вашем отряде четыреста сорок два воина, правильно?

– Уже пятьсот три. Новые рекруты явились совсем недавно. Собирался сообщить хорошую новость лично.

– Отличное количество для такого отдаленного форпоста. – Фэллон остановилась и внимательно посмотрела на Дункана: – Но каким образом этого удалось добиться?

– Меда сумела передать вести и другим племенам. Плюс разведчики, включая и меня самого, добираются до всех поселений, о которых доходят слухи. А как только мы рассказали о союзе двух главных мерзавцев, поток рекрутов только растет. Возможно, явятся и другие, кого получится натаскать до сражения.

Они молча зашагали в сторону парка.

Фэллон отметила, что Дункан побрился в честь визита домой. А еще пах чистотой, как недавно выпавший снег. Зеленые глаза особенно выделялись на фоне загоревшей в пустыне до золотистого оттенка кожи.

– Ты готов вернуться? В Нью-Хоуп?

Дункан обвел взглядом покрытую сугробами землю, теплицы, детскую площадку. Мемориальное дерево. И понял, что стои́т практически на том самом месте, где Петра убила его лучшего друга.

– После захвата Вашингтона, да. Прошло уже достаточно времени с тех пор, как я уехал.

– Ты помог создать армию, которая отправится на столицу.

– Верно. И продолжу это делать уже здесь, находясь рядом с семьей. А если потребуется, то перееду снова. Но сейчас пора вернуться.

– Твои родные по тебе скучают.

– А я по ним. И по Нью-Хоуп. Пустыня – потрясающее место, но дом ничто не заменит. Однако я планирую вернуться не только поэтому. Но и ради тебя, как обещал.

Фэллон покачала головой, хотя и не попятилась: это было бы проявлением трусости.

– До второго января мне некогда об этом думать. Десять тысяч воинов рассчитывают, что я поведу их в битву. И на тебя рассчитывают.

– Так и будет. Но потом? – Дункан смахнул выпавший снег с плеча спутницы. – Мы с тобой должны во всем разобраться.

– Ты говоришь так, словно это повинность.

– Я и сам не понимаю, что это, – произнес парень и взял за руку Фэллон до того, как она успела отвернуться. – Но знаю вот что: это чувство засело у меня в груди с тех самых пор, как ты привиделась мне во сне. А может, и с первым сделанным вдохом. Я хочу быть с тобой, а все остальные кажутся лишь бесплотными призраками, клубами тумана, которые испаряются с восходом солнца. Не представляю, правильно ли это, но говорю как есть. Для меня всегда существовала только ты.

– Ты хоть осознаешь, что почти вся моя жизнь принадлежала не мне, а планировалась задолго до моего рождения, за тысячи лет до того, как я сделала первый вдох? – О, Фэллон очень хорошо понимала раздиравшие Дункана противоречивые эмоции, понимала его жажду, потребность быть вместе, как понимала и его раздражение перед предначертанием, судьбой. – Мне тоже не всегда нравится следовать заранее выбранным путем, причем выбранным не мной.