Повернувшись, увидел поодаль ту самую журналистку, которая задала свой единственный вопрос. В руках её по-прежнему не было ничего, кроме блокнота и карандаша, которым она водила по листу. Подняв голову, она перехватила мой взгляд и махнула блокнотом.

— Она рисует, — вдруг сказала Дарина, предупредив мой вопрос.

— Рисует? — я опустил руки на талию жены. — Что?

— Не «что», — опять глянула на журналистку. — Кого. Нас с тобой. Не фотографирует, а рисует.

Повернувшись, я некоторое время наблюдал за девушкой и, к своему удивлению, понял, что Дарина права. Девушка действительно рисовала. На улице стоял мороз, а на ней не было даже перчаток…

Махнув ожидающему нас возле машины Егору, я подозвал его. И, стоило ему подойти, проговорил:

— Видишь ту журналистку, — указал в сторону. — Мне нужен рисунок.

— Рисунок? — меж его бровей появилась складка. — Что ещё за рисунок?

— Не важно, — я посмотрел Дарине в лицо, потом снова на Егора. — Она поймёт. Просто скажи ей… — я на мгновение задумался, хмыкнул и закончил: — Скажи, что в обмен на рисунок я дам ей откровенное часовое интервью.

Егор нахмурился ещё сильнее.

— Ты же не даёшь интервью.

— Ей дам, — снова усмехнулся, думая о том, что нарисованный в её блокноте момент стоит куда больше. У него вообще нет цены. Потому что у таких моментов её просто не может быть — они бесценны.

— Ну что? — обратился уже к Дарине. — Домой? Или заберём Соньку у няни и в центр?

— В центр, — без раздумий ответила она. — Ты обещал показать мне Александровский сад и Кремль, — улыбка её стала немного грустной, голос тихим: — Я никогда не видела Кремль в живую…

— Значит, увидишь, — пообещал я и открыл перед ней дверцу машины.

— Им разве не холодно? — обернулась ко мне Соня.

Вот уже несколько минут мы стояли возле Вечного огня, ожидая начала смены почётного караула. Ещё мальчишкой я не раз бывал здесь, считая своим долгом отдать дань памяти тем, кто пожертвовал своей жизнью, тем, кто так и не вернулся с фронта. Для меня, родившегося в пережившей страшную блокаду Северной столице это было не пустым звуком — делом чести.

— Они не весь день так стоят, — ответил я и указал в сторону как раз появившихся караульных: — Смотри.

Она так и замерла, глядя на приближающихся чётким шагом молодых ребят.

Дарина прильнула ко мне, и я тут же обнял её, прижал к своему боку. Стоящие рядом с нами снимали происходящее на камеры мобильных телефонов, мы же стояли молча, не говоря ни слова. Даже Соня притихла и не шевелилась до тех пор, пока всё не закончилось.

Народ разбрёлся по сторонам, и мы тоже пошли вперёд по аллее, вдоль памятников, установленных в честь городов-героев.

— Мне кажется, есть в этом что-то символичное, — заметила Даринка, глядя на отбежавшую от нас Соню. Остановившись, она оглянулась, помахала рукой, и Дарина махнула ей в ответ. — Как будто…

Не договорив, Дарина замолчала, но я и так понял, что она хотела сказать. Прошлое и будущее. Там, стоя у Вечного огня, я в который раз мысленно сказал спасибо. За жизнь: мою, моих родных и ту, ещё совсем незаметную, но уже такую важную. Жизнь моего ребёнка.

— Не холодно? — спросил я, когда Дарина потихоньку шмыгнула носом.

— Нет, — отозвалась она и окликнула отбежавшую ещё дальше Соню.

Та вспугнула присевшую прямо перед ней пару голубей, деловито поправила шапку с помпоном и нехотя пошла обратно.

Я невольно залюбовался ею. Сложно было даже представить, что годы, прошедшие с её появления на свет до того момента, как я встретил Дарину, она считала отцом кого-то другого. Как и её мать, она была моей. Моей и только моей — нашей с Дариной. Моей дочерью.

— Хотя кофе я бы выпила, — убедившись, что Соня возвращается к нам, сказала Дарина. — С карамелью или… с корицей, — разрумянившаяся от мороза, она взяла меня под руку и замедлила шаг. — Знаешь, такой… С запахом Рождества. Сегодня же Старый Новый год, Демьян, — улыбнулась, вовсе остановившись. — Ещё утром думала об этом, а потом… забыла совсем.

— Главное, что ты не забыла про подарок, — наплевав на всё, я прижал её к себе и легко поцеловал.

— М-м-м… — тут же мурлыкнула она и обняла меня в ответ. — Кофе, — шепнула. — С корицей.

— Есть ещё пожелания? — выпускать я её не спешил. Она отрицательно покачала головой, но потом задумалась. — Вообще… Есть одно, — загадочно улыбнулась. — Безе.

— Ты хочешь безе?

— Нет, — ещё одна загадочная полуулыбка. — Безе будешь есть ты. А я буду смотреть.

Сбитый с толку, я не мог понять, что она имеет в виду.

Проклятая женская логика! Как ни пытался я вникнуть в ход её мыслей, это оказалось выше моих сил. Всегда умевший читать людей, подмечать то, что ускользало от других, видеть скрытое за напускным, я чувствовал себя кретином. Нахрена ей смотреть, как я ем безе?! Пожалуй, мне досталась не только самая красивая, нежная и чувственная женщина из всех возможных, но ещё и самая непредсказуемая.

Потихоньку засмеявшись, она томно проговорила, отвечая на наверняка отразившийся в моём взгляде вопрос:

— Мне нравится, как ты делаешь это.

Не знаю, что хотела она вложить в смысл слов, но подумал я совсем не о безе. Разжал руки. Соня уже почти дошла до нас, и увлекаться не стоило.

— Знаешь… — посмотрев на дочь, Дарина опять перевела взгляд на меня. Голос её звучал уже не так весело, как будто говорила она о чём-то довольно серьёзным: — Не только большое делает мужчину мужчиной. Есть пустяковые на первый взгляд мелочи…

— Например, как мужчина ест безе, — закончил я за неё.

— Угу, — она кивнула и отступила ещё на шаг.

Присела перед дочерью на корточки и поправила её шарф. Подняла взгляд на меня. Соня тоже посмотрела снизу вверх, а я всё стоял и думал, что чего-то не понимаю. Чёрт знает, чего именно, но не понимаю однозначно.

— Самолёт завтра в десять, — закончив разговор с личной помощницей, сказал я, когда мы уже сидели в кофейне на Тверской. — Уверена, что хочешь взять Соню с собой?

— Да, — не сомневаясь, ответила Дарина. — Хочу, чтобы она знала, где я родилась и выросла, — отложив ложечку, с которой только что слизала взбитые сливки, она посмотрела на меня прямо. — Да и сама не хочу забывать. Ведь и хорошего было много…

С шумом отхлебнув ещё горячий какао, Соня взялась за порезанную Дариной творожную запеканку. Набегавшаяся на свежем воздухе, она ела с таким удовольствием, что мы как-то само собой замолчав, некоторое время смотрели на неё. Ещё несколькими днями раньше мы решили, что после окончания процесса сразу из Москвы вылетим в Курск и уже оттуда поедем в родной посёлок Дарины. Однако брать билеты заранее Дарина не захотела. Вначале суд, потом всё остальное. В этом я понимал её и был согласен даже несмотря на то, что в исходе дела не сомневался.