— В окрестностях посёлка много красивых мест, — наконец проговорила она, отведя взгляд от дочери и собрала остатки взбитых сливок с десерта. — Я покажу тебе, если захочешь. Только вначале съездим на кладбище, хорошо?

— Конечно, — ответил я коротко, ибо это даже не обсуждалось.

Не имевшая возможности даже попрощаться с матерью, Дарина ждала дня, когда сможет наконец сделать это. Пусть поздно, но сказать те слова, что не сказала раньше, те, что жили внутри неё. Глядя на них с Соней, я понимал — она никогда не повторит те ошибки, что сделала её собственная мать.

Подвинув к себе блюдце с большим, промазанным кремом безе, я покрутил его. Перехватил взгляд Дарины.

— Не пытайся понять, — мягко сказала она.

Я и не пытался — понял, что всё равно не смогу. Вместо этого отломил кусочек и, положив в рот, запил ароматным кофе. Отломил ещё один и протянул ей через стол.

— Ты совершенен, Демьян Терентьев, — взяв его, усмехнулась она чуть заметно.

— И мне, — тут же заканючила Соня.

Подав кусочек дочери, я сделал ещё глоток кофе. Хотел отложить это до возвращения, но сейчас, глядя на своих девчонок, понял — самое время.

— У меня к вам есть деловое предложение, — взял блюдце в руки и откинулся на спинку дивана. Выждал паузу.

— Деловое предложение? — первой подала голос Соня.

Дарина же просто смотрела с интересом, ожидая продолжения. Очередной кусочек безе растаял на языке сладостью. Дарина тоже откинулась на спинку, взяв в руки чашку, и только Соня не скрывала своего интереса.

— И что же за предложение? — всё же не выдержала жена.

— Я хочу, чтобы вы снялись в рекламном ролике новой линии, — озвучил я то, о чём думал уже почти месяц. — Вы обе.

Сонька перестала жевать, Дарина же молча пила кофе. Смотрела прямо на меня, я — на неё, ожидая, что она скажет. Но говорить она не спешила. Пила кофе, не сводя с меня при этом взгляда, а потом, улыбнувшись, сказала просто:

— Не знаю, что ты задумал, Демьян. Но отказать мужчине, который умеет красиво есть безе, невозможно.

За то время, что мы провели в кафе, на улице окончательно стемнело. Времени не было и шести, а казалось, что с того момента, как этим утром мы вышли из гостиницы, прошло не меньше суток.

— Спать хочешь? — спросила Дарина, когда Соня, зевнув, сильнее ухватилась за её руку.

Разомлевшая в тёплом уютном кафе, она нахохлилась и казалась сонной. Да что уж, если даже нас с Дариной разморило.

Подсвеченная фонарями улица переливалась, подобно Невскому проспекту. Ещё не убранные после новогодних праздников гирлянды, рождественские венки, колокольчики и знакомые с детства фигурки бородатого деда с белокурой внучкой украшали витрины.

— Давай-ка так, — подхватил я дочь на руки, и она, шумно выдохнув, тут же прильнула ко мне.

Я поймал взгляд Дарины. Льющийся из широкой витрины свет вырисовывал черты её лица, тёмные глаза, в выражении которых смешались самые разные чувства: грусть, нежность.

На мой незаданный вопрос она только покачала головой и пошла вперёд.

— Дарина, — позвал я и, легко удерживая Соню одной рукой, поймал за рукав.

Она обернулась, посмотрела мне в глаза, сквозь стекло с выставленными за ним манекенами.

— Эдуард никогда не носил её на руках, — проговорила она очень тихо и печально улыбнулась.

Несколько минут мы шли в молчании, нарушаемым только изредка затягивающей и обрывающей на полуслове песенку Соней. Усиливающийся мороз покусывал щёки, но Дарина и не думала прятать лицо. Напротив, стоило подуть ветру, она сделала глубокий вдох и посмотрела на нас.

— Помнишь девушку… Наташу, которую мы встретили в посёлке?

Конечно же, я помнил её. Помнил двух её пацанов и обречённость во взгляде. Помнил я и данное самому себе обещание прислать ей продукцию новой линии, как только она будет запущена в производство. Помнил и отказываться от него не собирался.

— Да, — ответил я.

Сонька снова затянула песенку, потом вздохнула и, крепче обхватила меня за шею.

— Она тогда говорила про картину… Парящая птица, которую я нарисовала, ещё когда училась в школе, — продолжила Дарина. — Я чувствую себя этой птицей, Демьян. Прямо сейчас. Белой птицей — свободной, летящей высоко-высоко. — Сделала ещё один вдох. — И небо мне не нужно. Моё небо — вы. Ты, Сонька и… — тронула ладонью живот. — Вот моё небо.

— Сразу видно, что ты художница, — чуть заметно улыбнулся я и, изловчившись, обнял её. — Обещаю, что сделаю всё для того, чтобы ты летала, — сказал тихо и серьёзно.

— Сделай, Демьян, — так же серьёзно откликнулась она. — Ты пообещал.

— Пообещал, — согласился я, и мы снова пошли вперёд.

Неожиданно Соня у меня на руках заёрзала.

— Папа! — воскликнула она, как будто только что не засыпала, положив голову мне на плечо. — Па-а-ап!

Не успел я спросить, в чём дело, взгляду моему открылась витрина большого детского магазина. Гирлянды, мишура… Но главным было не это — за небольшим, стоящим на возвышении столике, сидела дружная компания: озорной Тигра, зануда Кролик, задумчивый Ослик и два их верных друга. Сонька снова заёрзала, во все глаза глядя на открывшуюся нам картину.

— Хочешь? — только и спросил я, и она, неверяще посмотрев на меня, закивала.

— Нет, — тут же простонала Дарина. — Демьян, Соня…

— Сегодня старый Новый год, напомнил я. — Время волшебства. Вернёмся в Питер, их как раз доставят.

— Ты и так превратил нашу жизнь в волшебство, — вздохнула она, качнув головой, я же кивнул ей на дверь и сам пошёл ко входу.

Остановился, дожидаясь, пока она подойдёт и ответил:

— Не я вашу, а вы мою, — и, зайдя в магазин, обратился к милой, похожей на фарфоровую статуэтку девушке с чуть детским лицом:

— Нам нужны эти ребята, — взглядом указал на игрушки. — И столик.

— И стульчики! — тут же вставила Соня. Немного смутилась и уже как-то робко спросила: — Можно стульчики, папочка?

— И стульчики, — добавил я, обращаясь к девушке.

Сонька заулыбалась ещё шире, обхватила меня за шею и громко, так, что услышали не только мы с Дариной, но и продавщица, выдохнула:

— Как же я люблю тебя, папочка! Ты самый-самый папочка на свете. Самый-самый. И… — она на секунду замолчала. — И не потому, что игрушки… Ты без игрушек самый лучший.

— И ты самая лучшая, — прижал её к себе так крепко, как только мог.

Поймал взгляд Даринки. Глаза её, затянутые влажной пеленой, блестели, губы подрагивали.

— Самый лучший, — произнесла она беззвучно. — Самый лучший. Люблю тебя.