– Не надо. Я сам туда съезжу. Сам. Завтра.

Не надо было откладывать на завтра то, что он мог сделать минувшим вечером. А он отложил и проворочался почти всю ночь без сна. В голову лезли всякие дурные мысли. Он вспоминал, сопоставлял, думал, снова вспоминал. Не выдержал, слез с широкой кровати, которую ему давно уже не с кем было делить. Подошел к балконной двери. Дернул за шторы. Те плавно разъехались. Взявшись за дверную ручку, он повернул ее и вышел на балкон.

Снова шел снег. Все вокруг было совсем белым. Безликим. Деревья, садовые скамейки, веранда – все превратилось в горбатые сугробы. И никакой жизни не угадывалось под только что выпавшим снегом. Как под саваном.

Он точно угадал, когда надо вернуться в спальню. Когда ход его мыслей принял опасный поворот, после которого спасти его могла только горсть таблеток. Или он проскрипит зубами до утра от ненависти. Или станет сжимать и разжимать пальцы, борясь с желанием вцепиться ими в горло виновным.

Он должен сохранять хладнокровие. Хотя бы пока.

Кадашов включил большую настольную лампу на краю огромного, как остров, письменного стола. Сел в кожаное кресло и выдвинул средний ящик. Там хранилась папка с материалами по делу нападения на его людей и сына. Но не та папка, которую пополнял ненужными бумагами уволенный им Гончаров Станислав Иванович. Там все было бесполезным. Почти все. А та, которую начал Устинов.

Она не была такой внушительной по объему. Тонкая. Листов тридцать-сорок, не больше. Но там все было по делу. Кадашов открыл ее и принялся листать. Остановился на том месте, где был вшит подробный отчет об Игоре Забузове. Которого он, к слову, тоже уволил. Необдуманный, один из самых необдуманных его поступков.

Тяжело вздохнув, Павел Сергеевич погрузился в чтение. Читал, перечитывал, перелистывал страницы. Снова возвращался к первой. Просидел за этим занятием почти час. И, закрывая папку, вдруг мысленно послал Устинову на одинокий остров благодарность.

Он был прав. Прав на сто очков вперед, когда утверждал, что с исчезновением Игоря не все так понятно.

Игорь не мог! Не мог организовать покушение на его сына. Он никогда бы не сделал этого. Он был слишком порядочным человеком. Порядочным и верным. Он ему служил верой и правдой. Он любил одну женщину – Лилию Майкову. И защищал ее тем, что скрывал свои отношения с ней ото всех. И в дом, сюда в его дом, Игорь внедрил ее с одной-единственной целью. Он хотел вычислить крота. Он почувствовал сразу, что что-то затевается. Он был профессионалом. Поэтому и маршрут он самовольно поменял, не поставив в известность хозяина. Боялся, что информация просочится и его затея не будет иметь смысла.

А хозяин не понял его. Обругал и выбросил на улицу. А потом еще и обвинил во всех смертных грехах. Счел нападение на свой кортеж его местью. Местью Игоря Забузова за увольнение.

Бред! Или просто неумный вывод ослепленного горем человека.

Когда человек ослеплен горем, он совершает глупости.

Кадашов поставил локти на стол. Уперся подбородком в сцепленные пальцы. Глянул на портрет сына в рамке на его столе. Это был его последний портрет. На нем Ванька уже взрослый. По уши влюбленный в помощницу повара по кухне – Лилию Майкову.

Почему он так бездумно в нее влюбился? Почувствовал в ней родственную душу? Угадал в ней чистого, хорошего человека? Или это просто был зов плоти. Неподготовленной, ранимой, ждущей счастья. А она ведь не отвечала ему взаимностью. И не провоцировала его интереса никак.

– Если бы она была так вероломна, как ее представили в отчетах, она бы на всю катушку использовала интерес Ивана к себе, – сказал Устинов сразу, как ознакомился с документами. – А она его избегала.

Да, она его избегала. Вежливо отказывала. И всячески старалась сторониться. Почему? Ваня недостаточно хорош был для нее?

Нет! Потому что у нее уже был Игорь. Игорь Забузов. И да, прав Устинов, если бы у нее имелся вероломный план, она бы запросто пробралась к Ивану в постель.

У нее был Игорь. Она ему была верна. И именно эта верность, скорее всего, погнала ее в утро гибели Ивана на точку, которую Игорь считал наиболее уязвимой.

Она хотела видеть…

А что она хотела видеть? Что?!

Правильно! Она хотела видеть людей, повинных в гибели ее любимого. Устинов снова прав, предположив, что Лилия перемахнула с балкона квартиры Забузова на соседний балкон только по одной-единственной причине. Чтобы спастись. Ему она уже ничем не могла помочь. Просто пыталась выжить.

Другого объяснения у Устинова не было. И, судя по документам и докладным, у Кадашова его тоже не будет.

Майкова сбежала из квартиры. Пришла на то место, где погиб Иван. Чтобы что?

Чтобы увидеть людей, убивших ее Игоря? Или чтобы Ивана спасти? Могло быть и такое. Но это было бы слишком хорошим финалом для нее. Слишком правильным.

Ведь тогда ему придется ее простить? И…

И придется ее спасти. Смолянский не оставит ее в живых, он получил четкие инструкции: девка не должна вернуться в Россию. Она что-то видела в день гибели Ивана? Она что-то видела!

Кадашов глянул на часы. Пять часов утра. Сколько сейчас времени на острове, куда откомандирован Устинов и где скрывается Лилия? Он нервно дернул шеей. Да плевать на время. Счет пошел на часы!

Он подошел к кровати, тяжело сел на нее и, взяв мобильник с тумбочки, набрал Сергея.

Голос, которым ответил его помощник, был заспанным.

– Слушаю, Павел Сергеевич.

– Что у тебя там, Сережа?

Кадашов глянул за окно. За балконной дверью падали крупные хлопья снега. Очень плавно падали, лениво.

– У нас тут шторм, метель, Павел Сергеевич.

– Как ты можешь знать, не вставая с кровати? – удивился Кадашов.

– Море бьет о скалу сильнее, чем вчера.

– Понятно… – Он помолчал. Потом спросил: – То есть выбраться с острова никак не выйдет?

– Пока нет.

– Смотри за ней в оба! Головой за нее отвечаешь!

– Я понял, – произнес Устинов, тяжело вздыхая, или просто зевал спросонья. – Только, Павел Сергеевич, я все больше убеждаюсь, что ее роль в нашей истории до конца не понятна.

Кадашову понравилось, что его личная трагедия стала уже и его историей. Наша, сказал Устинов. И на душе потеплело.

– Будем разбираться на месте, Сережа.

– Павел Сергеевич, зная ваши методы, я…

– Ты поменьше болтай, Сережа, – перебил его Кадашов. – Девчонку лучше береги. Пока ее Смолянский не… В общем, я тут почитал бумаги, которые ты собрал.

– Так вы же их уже читали.

– Я еще раз почитал. Под другим, так сказать, углом зрения.

Кадашов недовольно заворочался. У него разболелась спина и заныли коленные суставы. Он все же не так давно поднялся на ноги. Организм к таким нагрузкам еще не привык, мстил противной болью.