– Цветы и аплодисменты!

Аплодисментов, однако, не последовало.

– Ага, ща! Не пой! У тебя нет слуха!

– У кого? У меня?! – начала раздуваться Улита.Задумалась, прикидывая, и добавила: – Ну пусть даже и нет! Зато у меня имеетсяголос!

К полудню Эссиорх закончил латать «Вуоксу». Разгладил латкутряпкой и выволок лодку на солнцепек, чтобы дать ей просохнуть.

– Как выглядела женщина, которую ты видел ночью? –вновь спросил он у Чимоданова.

Петруччо закрыл глаза, в который раз пытаясь представитьскользнувшую в лес фигуру. Представить-то он представил, да вот тольковспоминать было нечего. Все продолжалось одно мгновение.

– НИКАК!!! Отстаньте от меня!

– Но ты же как-то определил, что это не мужчина!Волосы? Очертания фигуры? Одежда?

– Ну… э-э… она такая… типа… э-э… дура, короче! –гаркнул Чимоданов. Мозговых переутомлений он не переносил.

Эссиорх безрадостно кивнул. Хотя Чимоданова и расспрашиваливсе утро, подробностями Петруччо их не баловал. С каждым разом становилось всеменьше нужных деталей и все больше ненужных эмоций.

– Ясно. Теперь, когда у нас есть точное описание, будемкараулить по очереди, – сказал Эссиорх.

– А если она попытается нас убить? Можно еекокнуть? – мстительно спросил Чимоданов.

– Пока что она лишь прорезала одну из лодок. Причем сцелью, которая нам не известна, – миролюбиво заметил Эссиорх и неторопливоначал сворачивать лагерь.

Перед самым выходом Корнелий, утверждавший вчера, что егоуникальные носки только в воде и сохнут, робко подошел к Мефодию и шепотомпоинтересовался, нет ли у него сухих носочков.

Сначала жених спрашивал невесту: an tu mihi mater familiasesse velis («Хочешь ли ты быть для меня матерью семейства?»), и получал от нееутвердительный ответ; затем такой же вопрос задавала и она.

И.А. Покровский. История римского права

Когда Ромасюсик закончил дергаться, визжать и паниковать, онобнаружил, что рука, небрежно удерживающая его за одежду, принадлежит Арею.Едва бродячая шоколадка осознала это, как тотчас заглохла и сама испугаласьсвоих попыток вцепиться зубами в запястье бывшему начальнику русского отделамрака.

Вела машину Варвара. Она деловито рулила по Тверской всторону Белорусского вокзала, изредка поглядывая в зеркальце. Руки, слишкомблизко и напряженно лежащие на руле, выдавали некоторую неумелость.

– Третий день за баранкой, а какое дарование! Всего двеаварии и одна оторванная при парковке незакрытая задняя дверь, – задумчивосказал Арей.

Варвара самодовольно усмехнулась и тут же, зазнавшись, едване влипла в тормознувшую впереди машину.

Ромасюсика спокойствие голоса Арея не подкупило. Напротив,он мелко задрожал и предпринял робкую попытку выброситься на дорогу. С проезжейчасти он смог бы телепортировать. Находясь же рядом с Ареем – нет. Ран жеРомасюсик не боялся, будучи в основе своей шоколадным.

– Что, невесело тебе? Душа поет, а кардиограммапляшет? – поинтересовался Арей.

Ромасюсик на глазах стал из шоколадного сахарным, изсахарного – мармеладным, и из мармеладного – желейным. А из желейного ужезаваливался в глухую и безнадежную кексовость. Многократно обжегшись, он давноусвоил: не бойся стражей мрака, кричащих и топающих ногами, поскольку пугаютони, когда бессильны, но бойся, когда они ласковы и вкрадчивы.

– В-в-весело! – промямлил он.

– Ну и чудесно. Как там поживает наш милый мрак?

Ромасюсик заверил, что «и-их м-милый м-м-мрак поживаетхо-хо-хорошо»…

– Давно заметил: без меня всегда всем хорошо! – небез горечи признал Арей. – А как мой друг Зигги Пуфс? Все так же боитсясолнца? Таскает с собой запасное тело с четырьмя сердцами, которое атакуетвертикальными ударами палицы? Техника, конечно, простенькая, но парироватьлучше не пытаться. Да и парочка коронок, помнится, имеется.

– С четырьмя сердцами? – жадно переспросилРомасюсик.

– А ты не знал? – удивился Арей. – У второготела Пуфса чудовищная выносливость. Когда-то на моих глазах оно размазало парустражей из опричнины Лигула, не поделив с ними эйдосы. Дело, конечно, замяли.Все-таки считается, что Лигул набирает лучших, а тут сразу двое против одного…Сложно поверить, что Зигя на такое способен, а? Ведь тюфяк тюфяком!

Ромасюсик подобострастно закивал.

– Да и сам Пуфс не случайная фигура! – продолжалрассуждать Арей. – Он один из немногих наших, кто ухитряется бытьудивительно пунктуальным в злобе. Именно пунктуальным. Другие позлобствуют ивпадут в уныние, обвиснут. Этот же постоянен, как клещ, и мстительнее самогоЛигула. С ним предпочитают не связываться.

Ромасюсик наскреб немного наглости и пугливо вякнул, чтороссийским мраком управляет Прасковья. Арей не спорил.

– А, ну да, конечно! Вечно я забываю! Привет ей отменя!.. Если, конечно, у тебя будет возможность что-либо передать! –добавил он, и тотчас камень, упавший с души Ромасюсика, вновь на неевзгромоздился.

Арей перестал ухмыляться, и лицо его стало резиновым. На лбузалегла глубокая, с могильной прозеленью, складка. Резко, как шрам, обозначилсярот. Ромасюсик ощутил, что культурная часть их встречи завершилась и начинаетсябескультурная.

– А теперь оставим в стороне то, что я знаю, ипоговорим о самом интересном в процессе познания: о том, чего я не знаю, –негромко сказал мечник, кивком показывая Ромасюсику, что при Варваре не стоитотвечать громко. – Первое: где сейчас светлые? Второе: не оставила лиПрасковья надежды получить «законсервированные» силы Мефа и как она собираетсяэто сделать, пока ей мешает Дафна? Третье: какие планы у Пуфса?

Ромасюсик заерзал и вновь сделал попытку вывалиться напроезжую часть.

– Я жду, – повторил Арей еще тише.

Ромасюсик захотел солгать, что ничего об этом не знает, нослучайно заглянул в холодные глаза Арея и стал самой правдивой шоколадкой насвете. Он поспешно затарахтел, что светлых видели на вокзале. Он думает, чтоони отправились в поход, о возможности которого Пуфс говорил Нате, Чимоданову иМошкину. Последнее Ромасюсик добавил как козырную деталь.

Арей нахмурился. Для него это стало личной обидой.

– А эти-то что забыли в резиденции?