– Можно-то можно, если он действительно нужен, –со вздохом разрешил хранитель. – Но вот привязываться к нему нельзя. Еслиты чувствуешь, что способен зациклиться на горшке, как я, к примеру, намотоцикле, – ну его совсем! Лучше придушить жадность в зародыше, потомучто потом она тебя сама придушит.

Меф засмеялся.

– Чего ты хихикаешь? – с подозрением сказалЭссиорх.

– Да про жадность… Однажды, классе в четвертом, мы содним дружбаном лезем через забор. У меня в руке пять железных рублей и ниодного кармана. Попросил дружбана подержать. Он подержал, а потом пытаетсяотдать, а кулак не разжимается. Вроде как он и согласен, что пять рублей мои, апальцы все равно сами собой стискиваются.

– То-то и оно, – согласился Эссиорх, отметив просебя, что воспоминания детства у Мефа остались незатронутыми. Вероятно,коррекция была точечной и касалась только службы мраку.

Хранитель завалил молодую сосенку и лихо разделал ее нарогулины и перекладину для котелков. Сосна, полная свежих соков, пружинила ищекотно пахла смолой. Зеленая хвоя постреливала, попадая в огонь.

– И не жалко тебе? – спросила Даф, терзаясьслабыми экологическими муками.

– Турист – умеренный и рачительный вредительприроды! – бодро отвечал Эссиорх.

– М-мм? Ты уверен? А кто неумеренный и нерачительный?

– Да любой другой человек, который в год купил хотя быпять газет и два журнала. Вот уж кто конченый садист да еще и чистоплюй!

Начиная готовить ужин, Эссиорх обшарил продуктовые гермы ивытряхнул все на траву, приятно заинтересовав муравьев. Огромные муравейникибыли здесь повсюду. Только неподалеку от костра Даф видела по меньшей мере три.

– А где сахар? – озадаченно спросил хранитель уУлиты.

– Где ж ему быть? В магазине, вестимо, – радостноответила та.

– Как – в магазине??? Я же сказал: четыре килограммасахара!

– Не придирайся, пупсик! Я купила кучу шоколада!Согласись, что дорогой шоколад всегда лучше вонючего и дешевого сахара!

Эссиорх так не считал.

– Но не в каше… Ну-ка покажи твой шоколад! –попросил он.

Улита недоверчиво заглянула в зеленую герму, долгопролежавшую на солнцепеке. Весь шоколад смялся в причудливый ком. Откусив отнего, ведьма немедленно принялась отплевывать вцементировавшуюся фольгу.

– Ой, блин!

– Точно! В блин все и превратилось! – подытожилЭссиорх, порой нарочито воспринимавший все слова буквально.

– И что мы теперь будем есть? – спросила Улита.

Эссиорх выдержал укоризненную паузу, после чегосмилостивился и, пожимая плечами, сказал:

– Не боись, все ту же гречку. Может, через день чередуяс рисом. Лучшей еды в походе все равно нет. Разваривается на целый котелок да иукладывается компактно, что в герме, что в животе.

Часов в шесть Чимоданов, громоздивший очередную«устрашающую» гору из трупов оводов, внезапно застыл в очередном замахе. Одну,две, пять, десять минут просидел неподвижно, с занесенной рукой, чутко скользяглазами то вправо, то влево, а затем опустил руку и сказал:

– Подчеркиваю: оводов больше нет!

– А куда они делись? – удивился Корнелий.

– Без понятия! Просто нет! За позапрошлый час я прибилдвадцать восемь, за прошлый семь, а сейчас вот вообще ни одного, –авторитетно заявил Петруччо.

С ним не спорили: в Чимоданове начинали уже признаватьспециалиста, во всяком случае, по оводам. Эссиорх, любивший докапываться до первопричин,предположил, что оводы «работают» только при ярком солнце. Вечером жеотправляются спать в траву. Пытаясь подтвердить свою догадку, он долгобезуспешно ползал на коленях, пока не отыскал под листом подорожника одногоовода. Правда, потом оказалось, что у него нет крыла и вообще это, скореевсего, уползший недобиток из чимодановской кучи.

Меф накрыл своей ладонью руку Дафны.

– Дафна, хочешь кофе? – спросил он нежно.

Дафна покосилась на Мефа с подозрением, ожидая фортеля. Вбескорыстную нежность со стороны своего подопечного она не верила.

– Да, хочу, – сказала она осторожно.

– Так иди – сделай!

– Тогда не хочу! – отказалась Дафна.

– Ты же сказала, что хочешь?

– Девушкам свойственно самим не знать, чего онихотят, – заявила Даф.

Поняв, что ее не переупрямишь, Меф вздохнул, взял котелок иотправился к реке. В первый раз он взбаламутил воду и зачерпнул тину. Во второйотошел выше по течению и, держась за накрененное дерево, черпанул воду почище.Главное, как он сообразил, не цеплять котелком муть, выстилающую реку снизу.

Эссиорх и Дафна наблюдали от костра, как Меф решает проблемус водоснабжением.

– Всегда когда смотрю на реку – думаю: река, какчеловек. Главное, не задеть дно, а то столько всего всплывет –намучаешься, – негромко сказал Эссиорх.

– А как же человеку тогда очищаться? – удивиласьДаф.

– Постепенно. Зажал ноздри, вытянул тину, отжал,выкинул. Улеглась вода – снова отжал и снова выкинул. И так бесконечно.

Вода была коричневатая, с частицами торфа, с заплывшей сухойтравинкой и с непрерывно шевелящейся многоножкой на дне. Многоножку Меф выудилпальцами и выкинул, после чего повесил пшикнувший котелок рядом с егоприятелем, в котором начинала уже пыхтеть гречневая каша.

Ната заявила, что пошла купаться, и вернулась минут черездвадцать с мокрой головой и синими кругами под глазами. Не доходя до костра,она принялась истерично орать на Корнелия, что он разлегся и мешает ей пройти.

– Дорогуша! – сказала Улита, заступаясь закурьера. – Возьми себя в руки или протянешь ноги! Вокруг пятьсотквадратных километров никем не занятого леса! Тебе что, негде обойти?

– Сама обходи! – отрезала Вихрова и, бесцеремоннонаступив Корнелию на грудь, придвинулась к костру.

– Я, между прочим, живой! – миролюбиво напомнилКорнелий.

– А мне начхать!

Ната опустилась на колени и, протягивая к огню руки, сталагреться. Мошкин с Чимодановым переглянулись, поняв, что она опять кормилакровью клеща.