– Спасибо, Комбат, – покивал ему тот. – Только не называй меня Князь, я для тебя навсегда Чиж.

– Да нет! – покачал головой Ушаков. – Прошлое не вернуть. Ты стал тем, кем стал, и уже никогда не будешь прежним, как тебя ни называй. Удачи тебе, Князь!

– Комбат! Будут проблемы – обращайся. И ты, Татьяна – я твой должник, – сказал Игорь.

Мы распрощались, я села впереди рядом с Ушаковым, и мы уехали первыми. Я чувствовала себя так, словно из меня воздух выпустили, и осталась одна оболочка, но как же я была довольна! Причем не только тем, что дело закончено! Еще больше я была рада тому, что Кошкин умер своей смертью. Да, за свои преступления он заслужил самые страшные муки, но я не хотела быть к ним хоть как-нибудь причастна. А если бы его увез Игорь, то была бы, причем напрямую – знала, но не предотвратила или хотя бы не сообщила правоохранительным органам. А так ведь и лицензию частного детектива потерять можно. Ну и что бы я без нее делала? Подъезды мыла? Да, у меня авантюрный склад характера! Да, я не всегда бываю законопослушна, но только по мелочам. А вот участие в предумышленном убийстве человека, как бы он ни был виновен, это уже очень серьезно. И я поклялась себе самой страшной клятвой, что больше никогда, ни за что и ни за какие деньги не впутаюсь в такую историю. Немного успокоив свою совесть, я спросила:

– Дмитрий Васильевич, а что мы с трупом будем делать?

– Делать буду я, – ответил он. – Сейчас завезу вас к Насте, а потом поеду дальше, в нашу медсанчасть. Скажу, что увидел Кошкина сидящим на скамейке, на остановке, остановился, чтобы спросить, что случилось, а он уже мертв. Труп не криминальный, так что проблем не будет. «Дипломат» я сразу у Шестопаловых оставлю, а все вещи Кошкина потом привезу.

Я согласилась с ним, что это оптимальный выход из положения, устроилась поудобнее и стала смотреть в окно. Дорога от аэропорта в город была одной из немногих, по которым можно нормально ездить, поэтому я задремала под мерное покачивание автомобиля. А потом меня подвели нервы. Я столько времени недосыпала и жгла их напропалую, что они наотрез отказались со мной дальше сотрудничать. Короче, наступил момент, когда я вырубилась, словно кто-то свет выключил.

Очнулась я в постели, точнее, меня разбудил оглушительный собачий лай, временами срывавшийся на щенячье поскуливание. Я открыла глаза, с удивлением обнаружила себя под одеялом, в ночной рубашке, в той же комнате, где уже не раз ночевала. Чувствовала я себя такой разбитой, словно меня в камнедробилке несколько раз прокрутили, но собралась с силами и, встав, подошла к окну – когда собаки лают, это же не просто так. Я оказалась права, Джим не просто так надрывался, а от радости – любимый хозяин вернулся. Алексей Ильич стоял на дорожке, а алабай – перед ним на задних лапах, оказавшись намного выше его, и все пытался лизнуть хозяина в лицо, а тот смеялся и уворачивался, но при этом гладил пса и трепал его за уши. Но тут раздался сдвоенный вопль и во двор выскочили дети. «Ну, пора и мне собираться, – подумала я. – Сейчас Шестопалов захочет узнать, что и как, и чем скорее я ему все расскажу, тем быстрее попаду домой, потому что там всяко лучше, чем в гостях». И опять контрастный душ, который добавил мне немного бодрости, но, чтобы окончательно прийти в себя, мне явно потребуется не один день.

Когда я спустилась вниз, все были уже в сборе. Как и предсказывал Дмитрий Васильевич, сидевший на диване Шестопалов был облеплен со всех сторон: по бокам от него устроились дети с котами на руках, на коленях у хозяина юлой вертелась Дуся, тоже норовившая лизнуть его в лицо, а Джим лежал, положив голову ему на ногу, и млел от счастья. Настя млела от счастья в одном кресле, а в другом сидел Дмитрий Васильевич с, как всегда, непроницаемым выражением лица. Егора видно не было – наверное, не по чину ему на домашних праздниках присутствовать, а доносившееся со стороны кухни позвякивание посуды говорило о том, что ужин не за горами.

– С возвращением домой вас, Алексей Ильич, – сказала я, спустившись с лестницы.

– Добрый вечер, моя спасительница Татьяна Александровна, – отозвался он. – И рад бы встать, чтобы руку вам поцеловать, так не выпустят же.

– Ну, это не моя заслуга, а наша общая, потому что без помощи Насти и всех Ушаковых я бы, может, и справилась, но не так быстро, – деликатно ответила я.

– У вас очень утомленный вид. Замучались вы с этим делом? – спросил он.

– Ну, ты, Ильич, и скажешь тоже, – раздался со стороны кухни голос Дарьи Михайловны. – Она же днем не ела, а ночью не спала! Ее сегодня сюда чуть живую привезли. Егор ее на руках в комнату поднимал, а она и не проснулась – так умаялась! Раздева…

– Надеюсь, не он меня раздевал? – перебив ее, воскликнула я.

– Еще чего? – возмутилась она. – Мы с Настасьей Кирилловной. Только вы ведь опять-таки не проснулись! И в чем только душа держится?

– Михална, скажи лучше, ужин скоро будет? А то я отощал на больничных харчах, – вернул ее к прозе жизни Шестопалов.

– Так готово уже все, только накрыть осталось, – сварливо ответила она.

За стол сели все, кроме нее – она подавала, приносила, уносила, убирала, а вот ее муж чувствовал себя совершенно свободно, как равный. Естественно, за ужином мы о деле не говорили, а вели светский разговор о погоде, карантине, кошках, собаках. Но вот, когда мы встали из-за стола, детей тут же отправили наверх, и они хоть и возроптали, но бурно протестовать в присутствии своего дедушки Димы не решились и ушли в обнимку с котами. Попытались еще и Дусю взять, но она отчаянно сопротивлялась и отстояла свое право быть с хозяином. Мы перешли в кабинет, куда Дарья Михайловна принесла всем чай, а мне кофе, и вот там Шестопалов, сразу став серьезным, спросил у меня:

– Татьяна Александровна, я по дороге сюда выпытал у Егора, кто все это затеял, и он сказал, что Кошкин. Это настолько невероятно, что не укладывается у меня в голове. Скажите, это правда?

– Как я поняла, с Дмитрием Васильевичем вы еще не говорили? – спросила, в свою очередь, я, и он покачал головой. – Значит, ничего не знаете. Я понимаю, что вам больно это услышать, но это правда. За всеми вашими муками и смертями ваших близких стоит Кошкин.

– Но зачем? – почти крикнул Алексей Ильич. – Чего ему не хватало?

– Денег. Больших денег, – ответила я. – Наберитесь терпения, я вам все объясню. Итак, изначально вы с Олегом были на равных: несчастливые браки, но по разным причинам, по двое детей, приблизительно одинаковые должности. Почему вы стали друзьями, для меня загадка, но за давностью лет не будем пытаться ее разгадать. Вы работали как проклятый, карьера пошла вверх, и тянули за собой друга, но всегда были на шаг впереди. А такого человека, как Олег, это не могло не злить. Апофеозом всего стала приватизация: вы пошли на жуткий конфликт с женой, получили инфаркт, но вложили все деньги в акции, а Олегу «мама не разрешила», – детским голосом произнесла я. – Потом выяснилось, что «мама» совершила большую ошибку, но поезд уже ушел. В результате у вашей семьи самый большой пакет акций, а у него – ничего, потому что «мама» заставила его продать даже те, что он получил. Ваша семья получает дивиденды, а он – дырку от бублика. И к злости присоединилась зависть. Потом вы ушли от жены, причем в никуда, а он этого себе позволить не мог, несмотря на то, что у него в Тарасове жили родители и ему было к кому уйти, потому что он уже привык к безбедной жизни и терять ее не хотел, предпочитая ходить на сторону. Затем вы счастливо женились, появился ребенок, а он все еще вынужден был жить с нелюбимой женой, потому что без нее он никто и ничто. И злость с завистью сменилась на ненависть. Теперь события 2009 года. Ваше ранение и второй инфаркт. Как выяснила Дарья Михайловна, в то время любовницей Кошкина была заместитель главного технолога, женщина, которая и молодостью не отличалась, и красотой не блистала. Когда вы лежали в больнице, она заходила к своему начальнику и оставалась одна в коридоре, где могла положить деньги на полку для шапок. Всего тысяча долларов за инсайдерскую информацию! Это же насмешка над здравым смыслом! Но вас это не насторожило. А уж подбросить в сейф начальника документы для нее было совсем просто. Это ведь с подачи Олега вы назначили ее исполняющей обязанности главного технолога? Видимо, он именно так решил ее отблагодарить? Но она не потянула эту работу, ее заменили другим человеком, и она уволилась. Вас это ни на какие размышления не наводит? Я думаю, что, если с ней поговорить, она – дело прошлое, – скажет правду.