— А можно считать, что и раздельный, — заговорилнаконец Ворона, — ты, скажем, можешь в левый угол по своим делам ходить, ая — в правый.

"А я-то расстраивался, — подумал ВалентинМарленович, выслушав историю своего нового знакомого, — разве мое гореможет сравниться с его? Он лишился всего, что имел, и при этом не ропщет, неноет! Вот у кого я должен учиться терпению и выдержке — у народа! А я раскис,жалуюсь на судьбу. нет, нельзя опускать руки!

Главное — оставаться человеком, жить в ладу со своейсовестью! Главное — не совершать недостойных поступков! А я, можно сказать,обокрал честного человека.., украл чемодан, как выяснилось, с деньгами..,конечно, я не знал, что в нем находится, но незнание, как известно, неосвобождает…"

— Так что твоя, брат, правда — все несчастья через них,через баб проистекают! — снова прервал его раздумья Гусак. — Вотвидишь ты, какой у нас Ворона смурной да неразговорчивый?

А вот как ты думаешь, отчего такое?

— Ну, и отчего же? — вежливо поинтересовалсяВалентин.

— Будешь смурной, — нехотя проворчалВорона, — когда тебя собственная жена похоронит!

— То есть как это похоронит?

— В вот слушай… — Ворона откашлялся и начал:

— И я тоже не всю жизнь по подвалам мыкался.., то естькак раз всю свою первую жизнь прожил я с женой и с тещей в двухкомнатнойквартире имени Никиты Сергеича Хрущева. Жена у меня была в милициипаспортистка, теща — так себе, зараза районного значения, а сам я работал назаводе имени Клонова слесарем механосборочных работ. Жил я себе да поживал,примерно как все, выпивал, конечно, но не больше прочих. Теща, правда,исключительно плешь проедала — и такой-то я и сякой-то, и зарабатываю мало, и пьюкак мелитопольский сапожник., ну, опять-таки, все как у всех. Только один разкупил я в ларьке бутылку «пшеничной», выпил культурно, под соленый огурчик, усебя на кухне, и больше ничего не помню. Потом просыпаюсь, и как бы не у себя вкровати. Жестко как-то, и пахнет нехорошо, как в гидролизном цеху, и самоеглавное — холодно, прямо зуб на зуб не попадает.

Ворона поежился, как будто вспомнив тот давний холод.

— Пробую это я одеяло на себя натянуть, а никакогоодеяла и нету, одна простыночка тонюсенькая, с черным клеймом. Я приподнялся,вокруг поглядел — а вокруг меня вроде стоят кровати, и на них люди, как я,простынками прикрытые. Ну, тут я подумал, что Нинка меня в вытрезвительопределила. Встал я — ноги босые, а пол холодный, каменный, подошел к соседу,окликаю — мужик, где здесь санитары, хоть бы одеялко байковое принесли, а тооколеть можно от холода! А сосед-то молчит, простыней прикрылся, и ни гу-гу! Япростынку потянул, а это и не мужик вовсе оказался, а старуха, и мертвая!

— Мертвая? — испуганно переспросил ВалентинМарленович.

— Мертвее не бывает! Вся уже синяя, и холодная, и биркак ноге привязана! Тут уж я глаза-то протер — гляжу, а это ж я в покойницкой, ивокруг стоят каталки с мертвяками! Я простыней обмотался, чтоб срам прикрыть, ив соседнюю комнату вышел. А там санитары сидят, чистым спиртиком лечатся. Менякак увидали, так прямо с табуреток попадали. Один верующий попался, крестиз-под халата вытащил, «свят, свят» бормочет. А я на столе у них спирт увидал,стопочку хлобыстнул — чтобы с холоду не окочуриться, ну и вообще, здоровьепоправить. Санитары как увидели, что я к спиртику присосался — успокоились.Если пьет — значит, живой человек. Стали меня спрашивать, как да что, а я-тоеще меньше их знаю, сам хочу понять, как в мертвецкой оказался. Слово за слово,оказалось, что Нинка моя «скорую» вызвала, там не разобрались, за покойникаменя посчитали и в морг привезли. Санитары мне еще спирту плеснули для полногооживления, а потом и спрашивают, что я дальше делать собираюсь. Как что, —говорю, — отправлюсь по месту прописки, небось жена горюет, да и на работускоро идти, месячный план выполнять. Они ничего мне не сказали, толькопереглянулись. Одежу кое-какую нашли, по размеру подходящую, только с обувьюнекомплект, пришлось в белых тапочках идти.

Ворона сделал паузу, тяжело вздохнул и продолжил:

— Прихожу это я домой, звоню, как водится, своимперсональным звонком. Теща мне дверь открывает, и сразу — хлоп в обморок!Понятное дело, кому ж это понравится, когда покойник из морга домой возвращается!Я ей и объяснить ничего не успел. Ладно, думаю, после разберусь, пускай покаполежит, прохожу мимо тещи на кухню. А там сидит моя Нинка в халате и чай пьет,а напротив нее мужик, и что характерно, в моей пижаме и в моих домашнихшлепанцах! Я, понятное дело, расстроился, собрался этому мужику рыло начистить,только он быстрее подсуетился. Я на пол — бряк, и ручки-ножки в стороны, аНинка моя надо мной встала и провела разъяснительную беседу. В том смысле, чтоя уже не человек, а одна видимость, потому как на меня уже свидетельство осмерти выписали. Где причина смерти указана — отравление некачественнымалкоголем, чего я и заслуживаю. И на этой жилплощади я тоже уже не прописан,все документы законны?? порядком оформлены. Нинке, как паспортистке милицейской,навстречу пошли — в ускоренном порядке оформили. Так что мне лучше не оченьвыступать, а то похоронят они меня на законном основании. А мужик этот, что вмоих тапках чай пил, оказался большой начальник и милицейский майор, и у нее, уНинки моей, с этим майором большое и светлое чувство, так что опять же, лучшемне не выступать и проваливать подобру-поздорову, а то как бы хуже не было. Яуж хотел сказать, что куда уж хуже, дальше морга деваться некуда, да толькочего-то застеснялся и смолчал. А майор милицейский меня за шкирку приподнял ина лестницу выкинул. «Скажи спасибо, — говорит, — что в мусоропроводне сую, боюсь, что не пролезешь и трубу своей фигурой заткнешь!»

Я ему, правда, на это возразил, что мусоропровод — он большедля ментов подходит, то есть для мусоров, только зря я это мнение при себе неоставил, майор сильно разозлился и ногами меня немного попинал.

Короче, пришел я в себя некоторое время спустя, и решилкак-нибудь устраиваться — надо же где-то жить, да и на завод имени Клоновапора, а то план месячный горит синим пламенем. Пошел я в жилконтору, девушке вокошке говорю, так и так, по ошибке меня выписали, как мертвого, когда вот же я— живой. Она однако мимо меня смотрит и паспорт требует. Я ей начинаюобъяснять, что паспорта не имею, поскольку он у меня изъят в обмен насвидетельство о смерти, а она меня тогда вообще видеть перестает и говорит:«Следующий!»

Тогда пошел я на родной завод имени Клонова. На проходнойменя, понятное дело, завернули, поскольку пропуска нет, а в отделе кадров начальникмне в понятной форме объяснил, что пока у меня нет прописки, никак они меняобратно взять не могут. А тем более, если я вообще по документам числюсьпокойником.

«Это представь, — говорит, — что будет в цехутвориться, если возле станков покойникам стоять разрешим!»

И тоже меня перестал видеть, в коридор выглянул и позвалследующего. Так что с тех пор я так в покойниках и числюсь. И вообще-то, каквыяснилось, оно и к лучшему, потому что никто не зудит, и жить можно как душапросит, без излишнего нервного напряжения.