– Но ведь не все люди такие, – она со злостью почувствовала, как глупо звучат сейчас ее мысли, как у наивной девчонки. – Морелла, ты знаешь, мне кажется, я более не одна. Не совсем одна, вернее, ведь ты со мной, понимаешь…

Она мялась и не могла рассказать. Образ Сольвег встал перед глазами и уходить пока не желал. Бывшая богачка в простом синем платье. Такая смелая, такая яростная, так наивно не видящая перед собой смертельной опасности. Всего лишь человек, всего на всего глупая девчонка, а сколько в ней почудилось силы. Ее не хотелось убивать. Она бы сама могла быть такой, если бы судьба не выбрала ей иную дорожку. Кая вспомнила карту, на которой изобразила ее, точно принцессу из глупой сказки, и улыбнулась.

– Мне кажется, я не одна, – снова пробормотала она, стараясь не поднимать на Мореллу глаза. – Мне так одиноко, пойми, а она была так мила, защитила от Улафа, от его тяжеленных рук, он бы ударил меня.

Тяжелая рука легла ей на плечо. Морелла смотрел на нее, и лицо его было жестоким.

– Ты спуталась с человеком? – медленно спросил он. – С кем-то помимо глупых детей, которые вьются вокруг тебя, точно мухи?

Кая-Марта почувствовала злость где-то в сердце и испугалась. Раньше она никогда на него не злилась. Только покой и ласка были меж ними, теперь она чувствовала, как звериная кровь закипает внутри. Все правильно. Все и понятно. Она прикрыла глаза. Чем больше она выпивает сил рыцаря, тем больше она становится сирином, тем больше в ней голода, ярости, злости. Оттого Морелла ее порою пугает. Оттого сейчас ей хочется прекословить, кусаться и драться, лишь бы он выслушал и замолчал.

– С кем я спуталась – не твоя забота, любимый, – голос был тихий, но в нем явственно слышалось шипение с клекотом. – Я, быть может, впервые со своей жизни в Горных домах нашла себе подобие доброй подруги. Я ее так просто не отпущу. Даже и ради тебя.

– Глупая девчонка, – сирин просто пожал плечами. – Ты, наивная глупая девчонка, решила отдать кусок своего сердца человеку, знаешь ли ты, что от этого будет? Она первая же предаст твою дружбу, как только что-нибудь заподозрит. Они же люди, Кая, это у них в крови. Твое сердце расколется, как орех, ты и глазом моргнуть не успеешь, как в лучшем случае тебя снова запрут в клетке, а в худшем – добрые люди с ней во главе отправят тебя на костер. У нас нет друзей, кроме нас самих, Кая. Не доверяй людям и жалким их жизням. Они однажды нас уже обманули.

Кая потупила взгляд. Она знала, что он не поверит ей. И еще она знала, что надо молчать. Хотела ли она вновь увидеть ту девушку. Хотела ли вспомнить свои забытые чувства, забытую девицу, которая рыдала в ней ежечасно, ждало ли ее сердце друга. Она впервые должна решить сама, стоит ли ей убить кого или оставить. И в этом случае помощи Мореллы она не искала.

– Ты знаешь, – как бы между прочим проговорила она. – А ведь он хочет убить меня. Он угрожал мне. И не в первый же раз.

– Кто? – Морелла взял ее за подбородок и поднял на себя. – Кто грозился обидеть тебя?

– Улаф, – отвечала она. – Ты знаешь, он грозился пролить мою кровь всю, без остатка, не только несколько капель.

– Он на это способен?

– Я не знаю, на что он способен. Я лишь знаю, что нет у меня заступника, кроме тебя, возлюбленный мой.

Губы сирина кривились в улыбке. Он пригладил ее длинные косы, коснулся пальцами нежной щеки.

– Я тебе не заступник, – веско сказал он. – Ты можешь быть такой же сильной, как я, а потому я не сдвинусь с места, чтобы помочь тебе, милая. Ты должна все сделать сама, чтобы доказать, что ты одна из нас, а не просто людская игрушка.

Он отстранил ее.

– Ты меня поняла, Кая-Марта? – желтые глаза смотрели пристально, не мигая.

Она потупила взгляд. Тоска снова свивалась в груди хищным зверем.

– Я поняла тебя, Морелла, любимый, – прошептала она, с тоской вспоминая и липовый чай, и тот хлеб, который она пекла, когда пришел Эберт. Такой душистый, мягкий, как в детстве.

– Вот и умница, – он снисходительно поцеловал ее в лоб. – А сейчас…

Он обернулся, яркие глаза прищурились.

– Что случилось? – пальцы невольно схватили его за рукав.

– Ничего, – отозвался тот. – Гляди.

Он указал пальцем на ту сторону улицы. Вдоль дома, держась за каменную кладку, шел человек. Он был похож на типичного забулдыгу, который наконец-то решил добрести до дома, ничего особенного, но глаза Мореллы сверкнули.

– Вот и докажи мне сейчас, кто ты есть. Докажи мне, что ты сирин, а не глупая девчонка, которой лишь бы реветь по своей горькой судьбинушке.

Кая вздрогнула.

– Что ты хочешь? – прошептала она.

Тот склонился к ней, прямо к ее маленькому уху.

– Убей его. Растерзай. Докажи мне, что я в тебе не ошибся. Ты голодна, я знаю… С того жалкого слуги на базаре прошел почти месяц. Тебе нужно чужое сердце, ну так почему не его. Зверя внутри себя надо кормить, а то так и останешься слабой девчонкой. Не смотри на меня так. Я забочусь о тебе. Только я знаю, что тебе нужно и никто другой. Вперед же.

Тем временем забулдыга подошел прямо к ним и начал заплетающимся языком что-то им говорить. Одет он был хорошо, отметила Кая, сразу видно, что был выходцем из богатой семьи, но знавал, похоже, лучшие дни. Растрепанные волосы падали ему на лицо, в ночной темноте разглядеть его было непросто.

– Он утонул, – голос пьяного был тихим, но внятным. – Утонул, понимаешь? Мой корабль. Пошел на дно весь, вместе с командой. Теперь они все на дне морском кормят рыб. И мой товар. Мой чудесный товар, вина, шелка и пряности – все пропало, все на дне. Где мне взять денег на новый корабль? Где мне взять деньги, чтобы прокормить жену и ребенка? А он мне не поможет, он мне никогда не поможет, и денег не даст. Хоть и брат. Я просил, я так просил…

Он вцепился в собственные волосы, точно хотел их вырвать. Кае он показался знакомым. Этот голос, это отчаяние. Она ведь видела его. Видела, когда пряталась за ширмой у Эберта. И не впервой слышала эти разговоры про затонувший корабль.

– Это же Ланс, – еле слышно прошептала она.

Морелла нахмурился и повернулся к ней.

– Что? – проговорил он. – О чем ты говоришь, какой Ланс? Ты его знаешь? Убей его, нечего слушать его жалкие пьяные слезы.

Мужчина услышал свое имя и поднял голову. Он смотрел пристально на Каю-Марту, но в глазах его не было ни одной живой мысли.

– Эберт, – заплетался его язык. – Эберт, братишка, отчего ты не хочешь помочь мне, как раньше?

– Это брат Эберта, – неловко ответила Кая-Марта. – Я его видела. Мельком. Пару раз. Он приходил к рыцарю за деньгами.

– Какая прелесть, – заключил Морелла. – Значит, можешь одним махом покончить со всей их семейкой. Это очень даже неплохо.

Кая смотрела в шоке на Ланса, а в ее голове носились отчаянные мысли о брате. Эберт уже был на той стадии, когда родня его не интересует, но как он отреагирует на гибель единственного родственника? Он льнул к ней, как путник в пустыне к графину воды, что будет, если он узнает, что брата постигла та же участь, что и слугу? А что, если она околдовала его не настолько, чтобы его удержать? Что если он вырвется из когтей? Ей стало страшно. Если так приключится, то Улаф непременно уверится в ее собственной бесполезности и избавится от нее. Да и Ланс… Она смотрела на него и не понимала, что сильнее чувствует – жалость или голод. Она месяц уже не кормилась, это правда. Она представила, как когти вонзаются в податливую плоть, как будут рваться тугие жилы и вместо голода испытала страх. Нет, не сейчас. Не сегодня. Был бы это не Ланс, был бы это кто угодно еще – она бы еще исполнила просьбу Мореллы. Но сейчас лицо Эберта стояло перед глазами. Она не может. Сейчас не может.