очкастый немец, покрытый копотью. За ним показался второй, постарше, с испуганно бегающими глазами, рыхлым лицом и отвисшей челюстью.

Потом произошло неожиданное. Из двери ударили длинной очередью. Пули низко прошли над головами. Разведчик отпрянул за выступ. Из дота выскочили еще два немца и кинулись прочь.

Кудряш увидел «дамский» пистолет. Он был в крошечной кобуре на поясе рослого офицера. Отстреливаясь короткими очередями, немец уходил по траншее.

Кудряш бросился вслед, увернулся от очереди и ударил ножом в широкую спину офицера. Тот захрипел, стал поворачиваться к разведчику, но боком упал на землю, неловко подломив под себя ноги. Кудряш потянулся к кобуре, чтобы взять долгожданный трофей.

Гулко грохотнул автомат. Офицер нашел силы и напоследок в упор всадил в Кудряша смертельную очередь. Грязный маскировочный костюм разведчика враз покрылся ржавыми пятнами, взмок от крови. Кудряш припал к земле пробитой грудью, захрипел, бессильно дернулся и затих.

Откинутая рука его так и осталась на расстегнутой кобуре офицера. Николай вытащил маленький блестящий пистолет, из-за которого так нелепо погиб бывший детдомовец Иван Кудряшов. Нарядная игрушка, совершенно бесполезная в бою, лежала на ладони Орехова, поблескивая зеркальной никелировкой. Николай со злостью швырнул пистолетик за бруствер траншеи.

Пленные жались к стенке, уверенные, что в отместку за гибель товарища русские расстреляют их.

Возле амбразуры все еще трещали и разлетались горящие ракеты, высвечивая бетонные стены дота, коробки с лентами и длинноствольный «эрликон», брошенный немцами.

Из-за поворота выскочил лейтенант Нищета.

— Что тут у вас? — тревожно спросил он. — Что горит?

— Немцев выкуривали, — сказал Орехов. — Кудряша, сволочи, убили…

— Эти? — лейтенант резко повернулся к пленным, но не дождался ответа и крикнул: — Кончай ракеты жечь! Кончай, а то неразбериха будет.

— Пока ящик не сгорит, не кончишь, — ответил Николай. — Петухов жив?

— Жив. Они там со Смидовичем в развороченном доте сидят… Правый фланг обрубили. Метров пятьдесят траншеи отвоевали… Харитошкин где?

Харитошкин свалился с бруствера, сбил с ног лейтенанта и ударил стволом пулемета Попелышко.

Сержант был страшен. Весь он был запачкан сажей, с черным лицом и раскровавленной щекой. Маскировочный костюм в горелых прорехах. Сквозь них темнела обожженная кожа. Правый рукав болтался паленым лоскутом. Неестественно белели глаза и зубы. Обгоревшие усы кособоко топорщились.

— Ранен? — кинулся к нему Николай.

— Нет, обожгло, — кривясь от боли, Харитошкин потер обожженную шею. — Фриц, сволочная душа, ящик ракет мне под самый нос сунул. Я к амбразуре стал подбираться, а он ракеты поджег и на меня… Думал, конец придет. Добраться бы мне до этого гада!

Юрка инстинктивно попятился от сержанта, который хрипел и таращил глаза.

Орехов невольно улыбнулся.

— Ты чего скалишься?! — закричал Харитошкин. — Тебя бы, как борова, живьем со всех сторон подпалили, не так бы еще запел.

Тут сержант увидел пленных немцев со следами копоти на лицах и горелыми пятнами на мундирах.

— Так вот вы где! — злорадно заорал он, вскинул «дегтярь» и пошел на немцев.

Те испуганно залопотали, замахали руками. Очкастый перекрестился, уверенный, что наступил последний час, потом завыл протяжно и тонко, упал на колени.

Пленных разведчики не берут. На вражеской территории любой увидевший или услышавший разведчиков и оказавшийся в их руках должен быть уничтожен, если только нет нужды тащить его как «языка». Таков закон разведки, беспощадный и необходимый…

Поэтому Нищета, мучительно раздумывавший, что делать с пленными, облегченно вздохнул, когда увидел, что Харитошкин шагнул к немцам с пулеметом наперевес.

— Кончай скорей! — приказал он сержанту и жестко прищурил воспаленные, яростные глаза.

— Кого кончай? — переспросил Харитошкин.

— Фрицев кончай! — крикнул лейтенант. — Надо на фланг бежать… Сейчас контратаковать начнут…

Харитошкин опустил пулемет и поглядел на немцев осмысленными глазами. Увидел смертный страх, увидел обреченность, готовность принять смерть от этого страшного, обгорелого русского с пулеметом в руках.

— Чего же безоружных стрелять? — сказал сержант. — Мы же не в ихнем тылу… В морду я бы им заехал, да удовольствия не будет. Кисель они сейчас…

— Ладно, некогда разбираться, — раздраженно сказал Нищета и ушел с Ореховым по траншее.

Харитошкин загнал пленных в бункер, а Юрка, мешая русские и немецкие слова, приказал им, чтобы не высовывались и сидели тихо.

— Яволь, яволь! — вперебой загомонили немцы, почувствовав себя возвратившимися с того света.

Штурмовая группа выполнила задачу. Разведчики отбили участок передней траншеи на краю выгиба реки и подавили доты. Взяли в свои руки крохотный, еще ненадежный плацдарм, на который через четверть часа высадится рота и раздвинет его для батальона, а батальон — для полка…

Лейтенант Нищета понимал, что за четверть часа, пока атакующие роты форсируют реку, может многое случиться. Из разведгруппы уцелело шесть человек. Они должны удержаться эти четверть часа.

Немцы, конечно, опомнились и кинутся отбивать захваченный разведчиками участок траншеи. Навалятся густо, скопом, чтобы скинуть русских в реку и в упор ударить по атакующему батальону.

Немецкая оборона была еще мощной. Щербинка, прочеркнутая разведчиками, мало ослабила ее. Несмотря на бомбежку позиций и артподготовку, немцы вели плотный оборонительный огонь. Без умолку свистели в воздухе мины. Вибрирующий и надсадный вой снарядов был непрерывным. Дульное пламя артбатарей скачками вспыхивало на горизонте.

Участок траншеи, где хозяйничали разведчики, немцы начали обстреливать из минометов. Огненные разрывы перекатывались на бруствере. Осколки летели в траншеи, впивались в стенки горячими рваными кусками металла.

Харитошкин и Юрка притаились под козырьком из толстых бревен. Рядом полыхнул взрыв. Бревна вздрогнули, на головы посыпалась пыль, но накат выдержал прямое попадание.

— Хорошо, паразиты, сработали, — сказал сержант. Деловито пощупал бруствер и ковырнул обшивку траншеи. — Для себя старались, а нам пригодилось. Умеют они, сучьи дети, работать… Сейчас, наверное, в атаку кинутся…

Петухов и Смидович надежно держали правый фланг. Разведчики залегли среди бетонных глыб, оставшихся от блиндажа, развороченного прямым попаданием тяжелого снаряда, и прицельными очередями били по немцам. Когда те наскакивали особенно нахально, Смидович матерился и кидал гранаты.

Когда Нищета и Орехов подбежали к развороченному блиндажу, Смидович, отбив очередной наскок, сидел за плитой и ощупывал челюсть.

— Ранен? — спросил Нищета.

Игнат сплюнул кровью и ответил, что нет.

— Фриц прикладом по морде угодил, — угрюмо добавил он и ощерился. — Вишь, что наделал, сука. Все нутро мне вынул.

Вместо передних зубов у Смидовича чернел щербатый провал. Губы распухли и едва шевелились. Говорить было трудно, Смидович свистел и ругался.

Петухов, целый и невредимый, лежал в щели, выставив автомат. Он сказал Нищете, что немец хоть и ворошится, но они со Смидовичем уже обвыкли на этом месте и сдюжат.

Немецкие батареи обрушили на штурмующий батальон Сиверцева беглый огонь. Пулеметные очереди с фланговых дотов, куда не добралась штурмовая группа,