— В большинстве случаев — да, — подтвердила Елена Игоревна. — Я помню их фамилию, Кузнецовы. По всей видимости, они уехали в другой город, так как Светлана говорила, что у мужа хорошая возможность заработать в Москве. Я не знаю, как сложилась дальнейшая судьба Влады, но надеюсь, что с ней все хорошо. Может, приемные родители и научили ее любви — кто знает? Может, у нее сейчас своя семья, муж, дети…

— Надеюсь, что так, — уклончиво кивнула я, не вдаваясь в подробности, что, по-видимому, я знаю, как в дальнейшем сложилась жизнь возлюбленной Лихачева. И, увы, высокие чувства ей по-прежнему далеки…

Я поняла, что узнала от директора детского дома все, что могла, и, поблагодарив женщину за подробный рассказ, покинула ее кабинет. Сверилась с часами мобильного телефона — если я поспешу, то, возможно, успею застать человека, который мне нужен…

Когда я вбежала в здание подстанции, было без десяти минут четыре.

Я боялась, что не застану заведующего на месте: насколько я помню, его рабочий день на подстанции начинался в восемь утра и длился до четырех дня. К тому же из-за сегодняшнего разбирательства Андрей Максимович попросту мог и вовсе не явиться на пятую подстанцию, поэтому я надеялась только на свою удачу.

И мне повезло — я еще издалека заметила, что дверь кабинета Трубецкого приоткрыта, то ли он недавно зашел, то ли, напротив, собирался покинуть помещение. Я проскочила мимо диспетчерской, даже не заглянув, кто там дежурит, и без стука ворвалась в кабинет.

Андрей Максимович сидел за своим столом, с сосредоточенным видом что-то заполняя в толстой тетрадке. Услышав шум, он недоуменно поднял голову и, увидев меня, изумленно спросил:

— Татьяна Александровна? Чем обязан вашему визиту?

Я плотно затворила за собой дверь и, выдержав недолгую паузу, сказала:

— Мне нужно с вами поговорить, Андрей Максимович. И разговор будет долгим, поэтому вам придется уделить мне немного внимания.

— Вы по поводу Натальи Романовны узнать хотите? — осведомился тот. — Могу сообщить вам, что врача не уволили, она только выговор получила, но на ее карьере, скажем так, это никак не скажется. Я ответил на ваши вопросы?

— За Наталью Романовну я рада, — кивнула я. — А вот про вопросы… Начнем с того, что мне все известно о ваших махинациях с наркотиками. У меня есть доказательства, согласно которым вы занимаетесь незаконным бизнесом, под прикрытием работы заведующего распространяете наркотические вещества вроде оксикорина больным. Также вы продавали наркотики Елене Стрелковой, мать которой, Ирина, страдала наркоманией. И наконец, вы пытаетесь уговорить Наталью Дьякову, которая готовится занять место заведующей, продолжать ваши незаконные махинации. У меня имеется аудиозапись вашего разговора с врачом, и, если вы сомневаетесь в наличии у меня доказательств, они будут представлены в суде. Вы можете облегчить свою участь чистосердечным признание. Ах да, я забыла представиться… Минуту… — Я достала свое удостоверение. — Частный детектив Татьяна Александровна Иванова, к вашим услугам. Итак, я могу рассчитывать на чистосердечное признание или мне вызывать полицию?

Трубецкой снова посмотрел на меня, однако в его глазах читался не испуг или ярость, а интерес и любопытство.

Он не был похож на преступника, которого внезапно разоблачили — не стал убеждать меня в своей невиновности, не пустился в объяснения, что не имеет ни к чему перечисленному отношения. Своим привычным терпеливым тоном он заметил:

— Что ж, рад знакомству, частный детектив Татьяна Александровна… Вы, конечно, ловко все придумали — и наркотики к делу подключили, прямо я, по вашему рассказу, настоящий наркобарон… Только понимаете, какое дело… Согласно вашим рассуждениям, вы подозреваете меня в том, что я выдаю наркотические препараты врачам, и те каким-то образом продают их пациентам. Вот только что тогда делать с отчетностью? Понимаете ли, каждая выданная мною ампула зафиксирована в нескольких документах, как бумажных, так и электронных. Если вы хотите, то можете проверить абсолютно все лекарства, выдаваемые мною врачам за последние годы. Правда, огорчу вас, что займет это порядком много времени, да и результата никакого не принесет. Могу сказать вам наверняка, что врачи применяют сильнодействующие лекарства только в случае крайней необходимости, и то стараются этого не делать без тщательного предварительного обследования пациента. А уж история про Елену Стрелкову и ее мать и вовсе притянута за уши. Вы, я вижу, неплохо потрудились, раз узнали и про Ирину Стрелкову, только сами подумайте: зачем я буду сбывать наркотики наркоманке, которую сам же направил на лечение от наркотической зависимости? Не находите, что это выглядит по меньшей мере странно?

— Тогда почему вы вернулись в Тарасов, когда у вас была возможность остаться в Японии? — Я подобралась с другого конца. — Вы ведь сотрудничаете с клиниками Киото, оттуда и получаете запрещенные в России препараты!

— Это ведь ваши догадки, так? — улыбнулся Трубецкой, по-прежнему не выказывая даже признаков раздражительности. — Вряд ли вы могли найти документы, свидетельствующие о том, что я имею связи с японскими клиниками. По одной простой причине — связь я не поддерживаю. А вернулся в Тарасов потому, что Япония — страна хорошая, но жить и работать европейцу, в моем случае россиянину, там затруднительно. Не говорю уже о сложностях японского языка — хоть я и прожил в Киото целый год, общался с японцами при помощи переводчика, а о посещении японских кафе и ресторанов и вовсе пришлось забыть. К тому же у жителей Востока — свой менталитет, непонятный другим нациям. Чтобы чувствовать себя комфортно в Японии, нужно там родиться. К тому же я видел перспективы и в родном Тарасове, потому и вернулся. Японии я благодарен за полученный опыт, но приезжать туда повторно у меня нет никакого желания…

— Тогда как вы объясните то, что предлагали Наталье Дьяковой продолжить ваш бизнес? — настаивала я на своем. — У меня есть аудиозапись вашего разговора, того самого, когда она говорила вам о подброшенной разбитой ампуле. И вы спрашивали ее, согласна ли она на какое-то дело. Наталья ответила, что затрудняется в принятии окончательного решения, так как не знает, как на это отреагирует ее дочь. По-моему, здесь все ясно — вы предлагали Наталье незаконно продавать наркотики, за это ведь она могла бы получить солидные деньги!

По растерянному, даже, сказала бы, раздраженному виду Трубецкого я сразу поняла, что он не ожидал моего вопроса.

Итак, я докопалась до истины: если заведующий не верит, что у меня есть доказательства, я могу предоставить ему «жучок» — если хочет, пускай прослушает.

Видя колебания Трубецкого, я добавила:

— Лучше рассказать все начистоту. Как вы знаете, признание смягчает вину.

— Уважаемая частный детектив, — после недолгого молчания чинно обратился ко мне Андрей Максимович. — Если бы вы не сообщили мне об истинном роде вашего занятия, я бы, конечно, попросту выставил вас за дверь, так как оправдываться и объясняться с посторонними людьми я не привык. Но раз вы настолько уверены в своей правоте и считаете, что я разговаривал с Натальей по поводу наркобизнеса, вынужден вас разочаровать. Я понял, какой разговор вы подслушали, я отлично помню все, что сказала мне Наталья Романовна. Так вот, предложение, которое я сделал ей, касается отнюдь не незаконной работы, а личной жизни… Мне продолжать объяснения, или вы настолько проницательны, что и сами можете догадаться?