– Георгий Васильевич, – я приложила руки к груди, – примите мои самые искренние соболезнования. Слава был замечательным парнем, и его безвременная кончина…

– Вы кто? – прервал меня на полуслове мужчина.

– Коллега Славы. Вернее, его начальница, руководительница… – я запнулась. – Георгий Васильевич, – словно прыгая в воду с высокой вышки, выдохнула я, – мне очень нужно с вами поговорить. Понимаю, сейчас не лучшее место и время, но это очень, очень важно.

Убитый горем отец задумался, вперив в меня отсутствующий взгляд. Я даже не была уверена, дошел ли до него смысл моих слов. Но, видимо, все-таки дошел, так как через минуту он кивнул и произнес решительно:

– Поехали, обсудим все по дороге в ресторан.

– Ресторан? – запинаясь, спросила я.

– Да, конечно, – удивился мужчина моему удивлению, – а вы разве не едете? Славу же нужно помянуть по христианскому обычаю. Хотя какой он, к черту, христианин… Да и церковь считает таких, как он, самоубийцами. Вы, кстати, знали это?

Я отрицательно помотала головой.

– Да, – задумчиво произнес Штыменко, – вот так-то… А впрочем… Какая теперь уже разница? А там, – мужчина поднял вверх указательный палец, – все равно разберутся. Славик ведь был хорошим парнем, правда? – в голосе сильного влиятельного мужчины послышались умоляющие нотки, и я, конечно, не решилась ему возразить, поэтому, изобразив китайского болванчика, яростно закивала:

– Конечно, хорошим! Просто замечательным.

Отец удовлетворенно кивнул и, направляясь решительным шагом к машине, бросил:

– Идемте!

Мне не оставалось ничего другого, как потрусить савраской следом.

– Что у вас с лицом? – равнодушно поинтересовался отец только что похороненного парня, просто чтобы что-то сказать. Совершенно очевидно – ответ на заданный вопрос его не волновал. Он забыл вопрос сразу же, как только его озвучил. Поэтому я просто махнула рукой, мол, ничего особенного, не стоит и внимания.

Оказавшись внутри лимузина, я аккуратно осмотрелась. Открытое проявление любопытства в данной ситуации вряд ли было бы уместно, но я впервые оказалась в таком автомобиле, и потому его внутреннее устройство меня очень интересовало.

Обитый черной кожей салон производил одновременно величественное и удручающее впечатление. Конечно, именно этот цвет наиболее приличествует траурному автомобилю, но, черт возьми, неужели его создатели всерьез полагают, что, используй они в отделке белый или там серый цвета, это как-то умалило бы скорбь по усопшему? Будто друзья и родственники покойного, сев в светлую машину, тут же начнут петь, гулять и веселиться. Зачем еще больше давить на психику, окружая скорбящих людей мрачными оттенками?

– У вас есть дети? – вопрос Штыменко-старшего вырвал меня из плена собственных мыслей.

– Н-н-нет, – запинаясь, ответила я, догадываясь, в каком направлении пойдет сейчас беседа. Честно говоря, становиться жилеткой для убитого горем отца в мои планы не входило. Я сюда совсем не за этим явилась. С другой стороны, не в моих силах предотвратить неизбежное.

– И не заводите, – мужчина говорил бесстрастно, что вряд ли могло кого-то обмануть. Очевидно, за видимым спокойствием скрывалась такая боль, которая способна свалить и не такого слона.

– Я вам искренне советую, – продолжил Штыменко, – никогда не допускайте такой ошибки. Только подумайте, какая же это глупость – сознательно полностью подчинять себя другому человеку! Конечно, поначалу все идет чудесно – нет ничего милее маленьких детей. Но они имеют свойство очень быстро вырастать. И тут вас ждет немало сюрпризов, – мужчина усмехнулся и добавил, сжимая кулаки: – И не думайте, будто сможете воспитать их по своему образу и подобию! Это иллюзия, обман! Они – другие! Когда вы это поймете, будет уже поздно, и тогда останется лишь пустота.

Славкин отец задумался, устремив взгляд в окно, за которым медленно проплывали кресты и памятники.

– Для этого совсем не обязательно терять детей физически. Я ведь давно похоронил Славку. Того, которого знал и любил. А сегодняшнее прощание, – мужчина махнул рукой, – это ведь пустая формальность. Своеобразное подведение итогов, – собеседник горько усмехнулся. – Вот так-то…

Ошеломленная и опустошенная чужим горем, я не нашлась что сказать. Да и что тут скажешь?

– А вы знаете, что Славка родился недоношенным?

Я отрицательно замотала головой, сглатывая подступивший к горлу ком.

– Ну, да, – невидящим взглядом посмотрел на меня Штыменко-старший. – А как вы думаете, это могло как-то повлиять на то… На то, что… – мужчина запнулся, борясь с волнением. – Как бы то ни было, но Славка всегда был не такой, как я. Он вообще был не такой, как все. В детстве слабый и болезненный, тихий, не умеющий за себя постоять. Как такому жить в этом мире? Разве я мог допустить, чтобы мой сын… Мой… – мужчина немного помолчал, вновь пытаясь взять себя в руки. И продолжил уже спокойно: – Видит бог, я старался. Школа единоборств, бокс, хоккей, что только ни делал, чтобы разбудить в нем мужика. Какое там! – мужчина махнул рукой. – Все без толку. На ринге его просто избивали, на катке он только путался под ногами, раздражая товарищей по команде. В раздевалке мальчишки над ним издевались. Вы знаете, насколько жестокими бывают дети? – я кивнула, борясь с желанием обнять сидящего передо мной человека.

– Но я был упорным. Можете не сомневаться! – мужчина усмехнулся. – Надежды не терял. Я думал, рано или поздно в моем сыне непременно проснется мужик. А как же иначе? Ведь он мой сын.

Штыменко достал сигарету и зажигалку. Прикурил, заслоняя огонь сложенной корабликом рукой, как будто защищая его от сильного ветра, которого в машине, разумеется, не было. Заметив мой недоуменный взгляд, усмехнулся:

– А-а-а, это? Привычка с тех пор, как… Я ж начинал простым бурильщиком. Вахтовиком в Сибири. Это уж потом дослужился до начальника участка, ну и понеслось. Тут перестройка, приватизация. И вот… Я все еще нефтяник, хотя теперь уже, конечно, не простой.

– Так что же Славка делал в «Мелене»? – изумленно воскликнула я.

Штыменко посмотрел на меня так, будто видел впервые.

– Простите за невольные откровения, хотя в моем положении это позволительно. Или нет? – мужчина усмехнулся. – Я, знаете ли, не очень силен в траурном этикете. Что полагается говорить отцу, похоронившему сына? О чем следует разговаривать?

Я не нашлась, что ответить. Да, думаю, мой собеседник и не очень-то на это рассчитывал.

– Как Славка оказался в «Мелене»? – Штыменко задумался, будто вспоминая о чем-то. – Когда я понял, что сделать из него мужика не удастся, то махнул рукой. Просто перестал замечать. Даже не старался скрыть своего разочарования. А Славка будто только того и ждал. Он и до этого каждую свободную минуту проводил у компьютера, а тут словно с цепи сорвался. На каникулах сутками мог не выходить из своей комнаты. В учебное время, подозреваю, тоже с удовольствием не ходил бы в школу, если бы я позволил. Но и там были постоянные проблемы – он учился из рук вон плохо, если бы не мои деньги и влияние, подозреваю, аттестат Славке не получить. Зато в компьютерном деле неожиданно проявил удивительные способности. Впервые узнал я об этом, когда в наш дом ворвались омоновцы. Грешным делом подумал, что по мою душу – сами понимаете, в моем деле от тюрьмы и от сумы… Ан нет. Оказалось, сынулька порезвился. Он с такими же оболтусами наловчился деньги с карточек красть. Всех тонкостей до сих пор не понимаю, но потерпевшими по делу выступали иностранцы – деньги списывались с заграничных счетов, и не сказать, что большими суммами, поэтому преступление долго оставалось незамеченным. Но, как известно, сколько веревочке ни виться… От тюрьмы Славку спасли мои связи, а также относительная новизна преступления. Подобные прецеденты российскому правосудию почти не были известны, потерпевшие находились за океаном, так что дело удалось замять. Я еще и подкупил Славкиных подельников, которые взяли всю вину на себя. В общем, в тот раз он вышел сухим из воды – даже без судимости.