— У меня еще есть по бутылке на брата, чтоб с собой взять, —сказал Аймо.

— Вы совсем не спали?

— Я не люблю долго спать. Я поспал немного.

— Завтра мы будем спать в королевской постели, — сказалБонелло. Он был отлично настроен.

— Завтра, может статься, мы будем спать в дерьме, — сказалПиани.

— Я буду спать с королевой, — сказал Бонелло. Он оглянулся,чтоб посмотреть, как я отнесся к его шутке.

— Ты будешь спать с дерьмом, — сказал Пиани сонным голосом.

— Это государственная измена, tenente, — сказал Бонелло. —Правда, это государственная измена?

— Замолчите, — сказал я. — Слишком вы разгулялись от капливина.

Дождь лил все сильнее. Я поглядел на часы. Было половинадесятого.

— Пора двигать, — сказал я и встал.

— Вы с кем поедете, tenente? — спросил Бонелло.

— С Аймо. Потом вы. Потом Пиани. Поедем по дороге наКормонс.

— Боюсь, как бы я не заснул, — сказал Пиани.

— Хорошо. Я поеду с вами. Потом Бонелло. Потом Аймо.

— Это лучше всего, — сказал Пиани. — А то я совсем сплю.

— Я поведу машину, а вы немного поспите.

— Нет. Я могу вести, раз я знаю, что есть кому меняразбудить, если я засну.

— Я вас разбужу. Погасите свет, Барто.

— А пускай его горит, — сказал Бонелло. — Нам здесь большене жить.

— У меня там сундучок в комнате, — сказал я. — Вы мнепоможете его снести, Пиани?

— Мы сейчас возьмем, — сказал Пиани. — Пошли, Альдо.

Он вышел вместе с Бонелло. Я слышал, как они поднимались полестнице.

— Хороший это город, — сказал Бартоломео Аймо. Он положил всвой вещевой мешок две бутылки вина и полкруга сыру. — Другого такого городанам уже не найти. Куда мы отступаем, tenente?

— За Тальяменто, говорят. Госпиталь и штаб будут в Порденоне.

— Тут лучше, чем в Порденоне.

— Я в Порденоне не был, — сказал я. — Я только проезжалмимо.

— Городок не из важных, — сказал Аймо.

Когда мы выезжали из Гориции, город в темноте под дождем былпустой, только колонны войск и орудий проходили по главной улице. Еще быломного грузовиков и повозок, все это ехало по другим улицам и соединялось нашоссе. Миновав дубильни, мы выехали на шоссе, где войска, грузовики, повозки,запряженные лошадьми, и орудия шли одной широкой, медленно движущейся колонной.Мы медленно, но неуклонно двигались под дождем, почти упираясь радиатором взадний борт нагруженного с верхом грузовика, покрытого мокрым брезентом. Вдруггрузовик остановился. Остановилась вся колонна. Потом она снова тронулась, мыпроехали еще немного и снова остановились. Я вылез и пошел вперед, пробираясьмежду грузовиками и повозками и под мокрыми мордами лошадей. Затор был где-товпереди. Я свернул с дороги, перебрался через канаву по дощатым мосткам и пошелпо полю, начинавшемуся сразу же за канавой. Удаляясь от дороги, я все времявидел между деревьями неподвижную под дождем колонну. Я прошел около мили.Колонна стояла на месте, хотя за неподвижным транспортом мне видно было, чтовойска идут. Я вернулся к машинам. Могло случиться, что затор образовался подсамым Удине. Пиани спал за рулем. Я уселся рядом с ним и тоже заснул. Спустянесколько часов я услышал скрежет передачи на грузовике впереди нас. Я разбудилПиани, и мы поехали, то подвигаясь вперед на несколько ярдов, тоостанавливаясь, то снова трогаясь. Дождь все еще шел.

Ночью колонна снова стала и не двигалась с места. Я вылез ипошел назад, проведать Бонелло и Аймо. В машине Бонелло с ним рядом сидели двасержанта инженерной части. Когда я подошел, они вытянулись и замерли.

— Их оставили чинить какой-то мост, — сказал Бонелло. — Онине могут найти свою часть, так я согласился их подвезти.

— Если господин лейтенант разрешит.

— Разрешаю, — сказал я.

— Наш лейтенант американец, — сказал Бонелло. — Он когохочешь подвезет.

Один из сержантов улыбнулся. Другой спросил у Бонелло, изсевероамериканских я итальянцев или из южноамериканских.

— Он не итальянец. Он англичанин из Северной Америки.

Сержанты вежливо выслушали, но не поверили. Я оставил их ипошел к Аймо. Рядом с ним в машине сидели две девушки, и он курил, откинувшисьв угол.

— Барто, Барто! — сказал я. Он засмеялся.

— Поговорите с ними, tenente, — сказал он. — Я их непонимаю. Эй! — он положил руку на бедро одной из девушек и дружески сжал его.Девушка плотнее закуталась в шаль и оттолкнула его руку. — Эй! — сказал он. —Скажите tenente, как вас зовут и что вы тут делаете.

Девушка свирепо поглядела на меня. Вторая девушка сиделапотупившись. Та, которая смотрела на меня, сказала что-то на диалекте, но я нислова не понял. Она была смуглая, лет шестнадцати на вид.

— Sorella? [Сестра? (итал.)] — спросил я, указывая на вторуюдевушку.

Она кивнула головой и улыбнулась.

— Так, — сказал я и потрепал ее по колену. Я почувствовал,как она съежилась, когда я прикоснулся к ней. Сестра по-прежнему не поднималаглаз. Ей можно было дать годом меньше. Снова Аймо положил руку старшей набедро, и она оттолкнула ее. Он засмеялся.

— Хороший человек. — Он указал на самого себя. — Хорошийчеловек. — Он указал на меня. — Не надо бояться.

Девушка смотрела на него свирепо. Они были похожи на двухдиких птиц.

— Зачем же она со мной поехала, если я ей не нравлюсь? —спросил Аймо. — Я их только поманил, а они сейчас же влезли в машину. — Онобернулся к девушке. — Не бойся, — сказал он. — Никто тебя не… — Он употребилгрубое слово. — Тут негде… — Я видел, что она поняла слово, но больше ничего. Все глазах, смотревших на него, был смертельный испуг. Она еще плотнеезакуталась в свою шаль. — Машина полна, — сказал Аймо. — Никто тебя не… Тутнегде…

Каждый раз, когда он произносил это слово, девушкасъеживалась. Потом, вся съежившись и по-прежнему глядя на него, она заплакала.Я увидел, как у нее затряслись губы и слезы покатились по ее круглым щекам.Сестра, не поднимая глаз, взяла ее за руку, и так они сидели рядом. Старшая,такая свирепая раньше, теперь громко всхлипывала.

— Испугалась, видно, — сказал Аймо. — Я вовсе не хотелпугать ее.