А потом отец Андрей все же не удержался и спросил:

— Как все прошло?

— Отлично.

— Он поверил?

— Любой бы поверил на его месте.

И уже садясь в машину, Таня поежилась. Нет, не любила она обманывать людей. И даже если это была ложь во благо, вот как сейчас, все равно не любила.

Что касается Костика с Вованом, то они провели не самые приятные минуты своей жизни, присутствуя на опознании дяди Леши или, вернее, того, что от него осталось. Но в полиции не скрывали своего торжества. Стрелявший в важного чиновника преступник был изобличен и обезврежен — быстро и оперативно.

— Оказывается, этот гад промышлял в наших местах не один день. Все покушения на художника — это его рук дело.

— Почему вы в этом так уверены?

— Мы нашли орудие преступлений. На дне озера было обнаружено оружие, из которого Сушков палил по своим жертвам — художнику, его собаке и Евгению Васильевичу.

Последнему, как предполагали полицейские, досталось вообще ни за что ни про что.

— Помните странные, заостренные на концах пули, которые извлекли из Барона, Евгения Васильевича и ствола дерева? Мы их еще никак не могли идентифицировать? Не могли понять, что за модель огнестрельного оружия была использована преступником.

— Конечно!

— Так вот! Теперь мы знаем. Стреляли вот из этого!

На столе лежал «маузер» — старый, видавший виды, но все еще боевой.

— Пули в чиновника и в собаку были выпущены из этого оружия. И застрявшая в стволе дерева тоже отсюда.

— И оно стреляет?

Вован с откровенным недоверием рассматривал «маузер». Ржавый. Боек сбит. Курок отсутствует. Как из такого стрелять?

— Пули точно от этой модели.

— Но он стреляет?

— Сейчас нет. Но пули, которые есть в деле, выпущены из оружия этой модели. И вряд ли в наших краях есть еще один подобный музейный экспонат. Ясно, что это и есть то самое оружие, из которого были сделаны все выстрелы.

— Но это если пистолет стреляет! Вы пробовали из него сделать хотя бы один выстрел?

— Сейчас это невозможно. После пребывания в воде «маузер» то ли забился, то ли заржавел, сейчас из него нельзя сделать ни одного выстрела.

— Но преступник стрелял! В этом нет никаких сомнений.

— Стрелял, и неоднократно!

После того как водолазы обследовали дно лесного озера, было извлечено не только оружие, но и патроны к нему. Несколько патронов, но их вполне хватило, чтобы точно убедиться: стреляли в Барона точно из этого оружия.

— И в Виктора, если верить пуле, найденной художником в стволе дерева, тоже он палил.

— Значит, Сушков в наших краях уже давно ошивается?

— О чем и речь!

Ребята были озадачены. И больше всего Костик. Ему-то пришлось пообщаться с дядей Лешей дольше остальных. И теперь мальчик недоумевал, как же так? Почему Сушков не удосужился выучить карту местности? Не знал, где платформа Первомайская. Не знал, как пройти к станции. Спрашивал, где Бобровка.

— Как же он за Виктором-то следил, если не знал местности? Ведь не случайно же они в лесу встретились. И ладно бы один раз, но ведь в Виктора, по его собственным словам, стреляли дважды. И еще всякие неприятности с ним происходили. Письма с угрозами, мертвые птицы и звери возле дома. Их тоже нужно было добыть. А как, если не знаешь леса? В два счета можно заблудиться.

— Письма с угрозами — это как раз почерк уголовника. А Сушков — матерый уголовник.

С этим Костик не мог спорить. Да и сам пострадавший художник считал, что за ним охотятся именно уголовные элементы. Другое дело, кто их нанял, но это уже детали, которые теперь вряд ли можно будет раскрыть.

И все же ребята попытались:

— Но почему Сушков так поступил? Почему он стрелял в Виктора? Зачем преследовал его? Вредил? Они были знакомы раньше?

— Художник утверждает, что нет. Впервые увидел этого человека вчера, а потом тот без всякого предупреждения на него напал. Вот и все их знакомство.

— Напал, но не убил. И обошелся в тот раз без «маузера». Просто оглушил Виктора чем-то тяжелым, раздел его, забрал одежду и ушел.

А ведь Сушков мог добить художника совершенно спокойно. Тот лежал перед ним абсолютно безоружный и без памяти. Но по какой-то причине Сушков не стал убивать Виктора.

— И при этом он зачем-то стрелял в него. Как минимум трижды.

— Стрелять-то стрелял, но опять же не убил.

— Вероятно, Сушков просто пугал художника.

— И зачем он это делал?

— У нас есть версия, которой придерживается сам художник. Виктор считает, что уголовника Сушкова наняли некоторые приближенные к нашему церковному приходу личности. Нет, он никого конкретно не подозревает и никаких имен не называет, но считает, что отдельные нетерпеливые и радикально настроенные батюшки, которым не терпится заполучить для своего строительства землю и домик художника, могли поддаться искушению и связаться с таким вот Сушковым.

— Он нам тоже об этих своих подозрениях говорил.

— Сами батюшки отрицают свою причастность к совершенным преступлениям, — сказал Вася.

— А со сколькими из них вы говорили? — спросил Костик. — С одним? С двумя? Вот в том-то и дело. А их там сотни. И среди них запросто может затесаться какой-нибудь фанатик, который захочет решить вопрос кардинально.

— Неужели кто-то из епархии может быть связан с криминалом? Этого Сушкова ведь как-то нужно было найти, договориться с ним, мотивировать приехать в наши места.

— Почему же нет? Но опять же повторяю, это может быть одиночка, на свой страх и риск взявший себе в помощники уголовника Сушкова и поручивший тому запугать и изгнать из этих мест художника.

— Но зачем? Ведь Сушков мертв, — растерянно произнес Костик. — Виктору теперь нечего и некого бояться. Его враг погиб, утонул, он больше не сможет вредить Виктору и Нате.

— Исполнитель мертв, — возразили ему. — А заказчик? Как с ним быть? Наверняка он захочет продолжить травлю своей жертвы. Захочет сжить художника со свету. И рано или поздно у него это может получиться.

Друзья понимающе покивали.

— Поэтому Виктор не хочет больше рисковать своей жизнью. Его собственные слова: если тем святошам так нужен этот клочок земли, пусть они им подавятся. Он сматывает удочки и уезжает.

Так ребята узнали о том, что их друзья — художник и его жена — сегодня же вечером навсегда покидают эти места.

Когда они уже уходили, один из полицейских, словно бы между прочим, сказал: