— Дядя Леша или кто-то другой. Записку мог написать как для дяди Леши так и для Виктора кто-то третий.

— Звони Виктору. Спроси, его это бумажка или как?

Художник взял трубку уже после третьего гудка. Он поблагодарил ребят за их помощь и внимание, сказал, что Барон чувствует себя настолько хорошо, насколько это возможно в его положении. И удивился, услышав о некоем Вячеславе Михайловиче Зенцове.

— Я такого не знаю.

— Но мы нашли записку с именем и адресом этого человека в вашей куртке.

— Нет, не знаю, как она туда попала. Скорей всего, записка не моя.

— И вы никогда не встречали этого человека?

— Не могу припомнить такого. Зенцов… Зенцов… Вячеслав Михайлович… Нет, мальчики, что-то крутится такое, но что именно, сказать не могу. Если вспомню, то перезвоню вам.

Найденную записку, которая могла стать важной уликой, было решено отпраздновать новой порцией сладкого. И за вновь принесенным им лимонадом и мороженым ребята еще какое-то время посидели в кафе. Внезапно, когда в их вазочках и стаканах уже виднелось дно, они увидели, как по улице идут трое их знакомых.

— Алина! Глеб! — помахал рукой Вован. — Дядя Сева! Привет!

Это были брат с сестрой, которые вместе со своим отцом радостно приветствовали ребят. Дядя Сева немедленно подсел к ним за столик и заявил, что шагу дальше не сделает, пока ему не дадут выпить чего-нибудь холодненького.

— Возьмите дюшес, — посоветовал Костик.

Но Вован стоял за ситро. Алине нравился ванильно-сливочный вкус, а Глеб предпочитал тархун или апельсиновый. Их он и рекомендовал папе. Дядя Сева даже растерялся от предложенного ему выбора.

— Столько стаканов я не выпью. Попробую начать с дюшеса.

И Костик торжествующе ухмыльнулся. Ну, еще бы! Ведь именно его мнение оказалось для дяди Севы решающим.

Когда вопрос с напитками был улажен, все смогли приступить к беседе.

— Ну, что поделываете, ребята?

— Мы были в музее.

— Серьезно? — удивились Глеб с Алиной. — И мы туда же идем!

— Зачем?

— Папа хочет отдать в дар музею некоторые из своих находок.

— У меня накопилось столько всяких археологических ценностей, — подтвердил дядя Сева, — что они уже не помещаются у меня в мастерской.

— И сарай тоже забит под завязку.

— Жена ворчит. А когда жена недовольна, то жизнь мужчины превращается в сплошной кошмар.

— Ну, папа, ты не можешь всерьез сердиться на маму.

— Действительно, мало кому понравится иметь в центре гостиной старые жернова.

— Их же невозможно никак обыграть в плане декора, — заявила Алина. — Ни как столик они не годятся, ни как стулья. К тому же мама любит все изящное, а эти жернова, честно говоря, это просто два грубых плоских камня с дурацкой, торчащей сверху деревяшкой.

— Это ручка.

— Старая, облезлая и отвратительно уродливая.

Дядя Сева натянуто засмеялся и повернулся к друзьям.

— Видите, каково мне приходится в родной семье? Никакого понимания.

— Папа, но винт от самолета — это уж было слишком. Зачем ты его приволок?

— Разве я виноват, что только эту деталь мне удалось извлечь из болота?

— Смог бы — и весь самолет притащил.

— Нет, не смог бы. Все остальное засосало слишком глубоко. Чтобы извлечь самолет, нужна лебедка. А чтобы доставить лебедку к тому месту, нужно делать настоящую просеку.

— Что это за самолет? — полюбопытствовал Вован.

— Небольшая боевая машина времен Второй мировой. Я случайно наткнулся на нее, когда во время засухи забрел на болото. Там все высохло, и часть фюзеляжа обнажилась. К сожалению, на следующий день снова пошли затяжные дожди, болото наполнилось, и с тех пор такой сильной жары уже больше не было.

— Вы можете поговорить об этом с директором музея. Он кажется настоящим энтузиастом своего дела. Уверен, он вам что-то посоветует.

— И он заберет у нас папины находки?

— Если не все, то большую их часть точно приютит у себя в музее.

— Это маму порадует. Она уже буквально стонет от папиных находок.

Попив лимонаду и поболтав, каждый пошел в свою сторону. Дядя Сева со своими детьми направился в музей. А Вован с Костиком, так и не вспомнившие о том, что им велено дожидаться возвращения тети Тани там же, отправились бродить по городу. Внезапно им позвонил Виктор.

— Я все думаю по поводу этого Зенцова, о котором вы меня спрашивали, — сказал он. — Не знаю, пригодится ли вам эта информация, но когда я покупал этот земельный участок, то фамилия женщины, которая мне его продала, была тоже Зенцова.

— А как ее звали?

— Лидия Михайловна. Участок был совершенно заросшим, запущенным, фактически настоящий лес. Что за границей участка, что на самом участке. Но документы на землю были в полном порядке.

— А дом?

— Никакого дома не имелось вовсе. Где-то в глубине участка стояла крохотная времянка, очень старая и ветхая. Мы даже не стали пытаться привести ее в порядок, а просто сломали и сожгли потом, как дрова, в печке.

— А эта Лидия Михайловна оставляла вам свой телефон?

— Вроде бы оставляла бумажку. Но я не знаю, куда я его задевал. И в любом случае, вам он все равно не пригодится. Позвонить ей вы не сможете.

— Почему? Она уехала?

— Уехала. Совсем уехала. Переехала на тот свет.

— Так она умерла?

— Окончательно сменила прописку. Где-то через полгода после начала строительства мне понадобилось о чем-то ее спросить. Я позвонил по оставленному мне телефону, но ответила соседка. Она сказала, что Лидия Михайловна умерла. Что-то с сердцем. Скоропостижный конец, никто не ожидал. Женщина была уже не очень молодой, лет пятидесяти, но еще полной сил и выглядела совершенно здоровой. Не знаю, что именно с ней случилось, но она теперь недоступна для всех вопросов.

— Но фамилия ее была Зенцова? Точно?

— Да. Точно. Я специально ради такого случая посмотрел в наш с ней договор купли-продажи. Зенцова Лидия Михайловна.

А у друзей в записке значился некий Зенцов Вячеслав Михайлович.

— Может, это ее брат?

Версия была более чем вероятная, учитывая одинаковые фамилии и отчества у этих двоих.

— Но если это ее брат, почему он живет в Бобровке? Или у брата с сестрой был участок земли и еще один дом?

— И кто он? У нас в Бобровке людей с таким именем и фамилией нет.

— Точно? Может, они есть, просто не живут. Или приезжают редко, мы их никогда и не видели, и незнакомы с ними поэтому.