– Вот уже тысячу лет люди приходят туда узнаватьбудущее. – Философ в задумчивости отломил кусок овечьего сыра. – Инемногим было отказано в этом Богами, хотя пифия удаляется в Адитон всего лишьдевять раз в год, в строго определённые дни. Что же касается прозорливостиоракула… Когда владыка Лидии царь Крез, замыслив битву с повелителем ПерсииКиром, решил узнать судьбу сражения, то для начала испытал способностимножества провидцев. В одно и то же время его гонцы явились к ним и задалиединственный вопрос: чем занимался их владыка в этот день? Все ответы оказалисьложными. Кроме одного – того, что произнес Дельфийский оракул. «Мне ведомочисло песчинок в пустыне и мера воды в море, – ответила жрица. – Японимаю речи немого и слышу неслышимое. Ноздрей моих достигает запах черепахи,которая варится вместе с мясом ягнёнка в закрытом сосуде из бронзы». Когда Крезуслышал это, он возликовал… Согласись, Евгения, трудно без наития свышепредставить владыку обширного царства, занимающегося варкой похлёбки! – Улыбнувшись,Леонтиск протянул Корнецкой горсть миндаля. – Сила пророчеств традиционносвязана с местом, на котором расположены Дельфы. Старинное предание говорит отом, что на одном из пастбищ пастух обратил внимание на странное блеяние овец.Подойдя, он встал среди животных – и сам вдруг заговорил не своим голосом, апотом обрёл дар прозорливца. Вскоре стали считать, что место это находится подпокровительством могучих сил, которые исходили из самых недр земли. Древниесвязали его с Богиней Геей и назвали Её пупом. Кстати, священное изображениеэтого пупа – мраморный шар – хранится в Дельфийском храме. Правда, теперь тамвластвует лучезарный Аполлон, но прорицают всё равно женщины…

Леонтиск ненадолго замолчал, зачерпнул прозрачной воды изручья, и Женя внезапно почувствовала, что голос его сделался печальным.

– Вопрос, начертанный на пергаменте, забирает жрецхрама и передаёт его пифии. Девственница, прошедшая особое очищение, удаляетсяв святилище, именуемое Адитоном, и там, сидя на золочёном треножнике,вслушивается в дыхание священного пара, исходящего из-под земли. Прорицаниеобычно даётся в гекзаметрической форме и требует вдумчивого истолкования. Томуже лидийскому владыке было предсказано, что он погубит великое царство. Оннедостаточно вник в эти слова, предпочтя услышать то, что ему хотелось. Онрешил, что имелось в виду царство Кира, а на самом деле речь шла о егособственном. Мы думаем, так заповедано ради того, чтобы ум смертных усерднотрудился, а не коснел в ожидании готовых ответов…

– А ведь признайся, Леонтиск, ты уже бывал там, –догадалась Женя. – И, верно, тебе открылось что-то из будущего. Неповедаешь?

Она улыбнулась, ожидая интересного рассказа, но философ, неотвечая, вдруг вскинул голову и посмотрел на неё, и глаза у него стали, как уартиста Ливанова из сериала про Шерлока Холмса и доктора Ватсона, когда ониотправились к Рейхенбахскому водопаду, и Ватсона отозвали обратно в гостиницуфальшивой запиской, и Холмс смотрел ему в спину, прекрасно всё понимая и молчапрощаясь навеки… Женя считала сериал режиссёра Масленникова со всех сторонзамечательным, но этот эпизод, по её мнению, стоил всего остального фильма.

Впрочем, продолжалось это секунду. Леонтиск отвёл взгляд,вздохнул и стал собираться.

– Нам пора, «хорошо рождённая».

Не торопясь миновали они лавровую рощицу, в которой стоялатерпкая, пряная духота. Прошли через заросли черноствольных земляничныхдеревьев. Вступили в чащу кустарникового горного дуба…

Леонтиск вдруг остановился и прошептал, отодвигая спутницусебе за спину:

– Впереди кто-то есть!

И тут же из зарослей впереди выскочили трое мужчин.

– Андроподисты, – выдохнул Леонтиск.

Женя уже знала, кого так называли. Подлых разбойников,которые набрасывались на свои жертвы исподтишка, как правило из засады, но недовольствовались отнятием кошелька и ценных вещей. Их целью и добычейстановился в первую очередь сам человек. Андроподисты захватывали свободныхлюдей и продавали их в рабство. И тем зарабатывали себе на жизнь.

В общем, далеко не робингуды. И не предшественники Спартака.

Самый рослый из нападавших, бородатый, широкоплечиймакедонец, без всяких предисловий рассёк воздух короткой медной дубинкой.Дубинка аж свистнула – разбойник намеревался с ходу оглушить Леонтиска, однаконе вышло. Философ удивительно ловко пригнулся и, с силой пнув врага ногой врёбра, тут же мощнейшим ударом кулака приласкал в челюсть второго. Упав, тотвыронил из рук похожий на загнутую лопату бронзовый топор с рукоятью изоливкового дерева.

Третий негодяй, мощный, крепкогрудый спартанец, быстровытянул из-за пояса меч. Короткий клинок был железным и по форме напоминалирисовый лист. С боевым криком «Эниалос!» спартанец ринулся на противника.Леонтиск был опытным бойцом, знакомым не только с благородным искусствомгреческого кулачного боя, но и с убийственной мощью панкратиона. Он понял, чтодело приняло серьёзный оборот, и в его руках мгновенно возник длинный кинжал изчёрной микенской бронзы, твёрдой, как хорошая сталь.

Клинки заскрежетали один о другой… Быстро обойдя вооружённуюруку врага, философ полоснул спартанца по рёбрам. Но тот, похоже, носил подхитоном нагрудник из ткани, пропитанной особым составом, от которого материястановится подобной броне. Нагрудник удержал секущий удар, и почти непострадавший разбойник ответным выпадом проколол сопернику левое плечо.

Яростно вскричав, Леонтиск пошатнулся… В это времяобладатель медной дубинки пришёл в себя и, вскочив, занёс своё оружие надголовой для новой атаки. Но удара так и не последовало. Глаза македонцавнезапно остановились, а ещё секунду спустя по лицу хлынула кровь, смешанная смозговым веществом. Так и не издав ни единого звука, разбойник мешком рухнул втраву.

Это Женя Корнецкая подобрала с земли тяжёлый бронзовыйтопор. И с хладнокровием, немало удивившим её самоё, проломила нападавшемучереп. После чего, кстати, не подумала с отвращением отбрасывать смертоносную«лопату» и в истерике визжать: ах, ах, караул-кошмар, я убила! Напротив, онавполне квалифицированно перехватила топор и оглядывалась по сторонам. «Да,убила. И ещё убью, если кто сунется. Желающие есть?»

Между тем рана, нанесённая Леонтиску спартанцем, оказаласьгораздо серьёзней, чем показалось вначале. Из крупного сосуда возле ключицытолчками вылетала алая кровь. Философ продолжал сражаться с прежней отвагой, носилы уходили, движения утратили быстроту. Новый удар в грудь заставил еговыронить кинжал.

Спартанец торжествующе рассмеялся, наслаждаясь бессилиемжертвы, и это была его большая ошибка. Не привык душегуб до конца сохранятьбоевое сосредоточение, не приобрёл глаз на затылке, а зря… Неуклюжий с видутопор в Жениных руках взвился по восходящей дуге, следуя за стремительнымразворотом всего тела, – и со страшной силой ударил андроподиста чутьпониже того самого затылка, оборвав смех.

Третий разбойник всё ещё валялся в глубоком нокауте. Тем неменее он был жив, а значит, мог вскоре очнуться и стать снова опасным. Женяподобрала кинжал философа, склонилась над оглушённым и с прежним хладнокровиемпогрузила чёрный клинок ему в горло.