явилось, судя по всему, следствием усилий византийской дипломатии, стремившейся направить силы Литвы и Москвы против Золотой Орды и тем самым нейтрализовать возможного союзника турок-османов, окруживших Константинополь со всех сторон.

Однако русско-литовский союз оказался крайне непрочным. Сразу после отъезда патриаршего посла события стали развиваться совершенно не по тому сценарию, который был составлен в Константинополе. Главными источниками для их воссоздания являются два соборных определения Константинопольского патриархата (от июня 1380 г. и февраля 1389 г.), где излагается история последовавшего конфликта. Эти два документа носят крайне субъективный характер. Если первый резко враждебен будущему митрополиту Киприану, игравшему одну из главных ролей в этих событиях, то второй, напротив, столь же резко составлен в «прокиприановском» духе. Но это обстоятельство только на руку исследователю, который из первого документа узнает те подробности, которые предпочитали скрыть составители второго, и наоборот. Все это позволяет достаточно объективно восстановить картину изложенных в них событий.

Выше уже говорилось, что патриарх Филофей в своей примирительной грамоте митрополиту Алексею, составленной осенью 1371 г., сообщал последнему, что «написал и к великому князю литовскому, чтобы он, по старому обычаю, любил и почитал тебя… и, когда ты отправишься в его землю, показывал бы тебе великую честь, внимательность и любовь, так чтобы ты мог безбедно путешествовать по земле его».[504] Из соборного определения 1389 г. выясняется, что это были не простые слова вежливости: «что касается до (литовских. – Авт.) князей, то они, получив патриаршие грамоты и почтительно вняв содержащимся в них увещеваниям и наставлениям, изъявили готовность принять митрополита, если он пожелает прийти к ним, прекратить прежние соблазны и примириться».[505] Мы видели, что следствием этого явилась посылка литовских послов в Москву и заключение московско-литовского мира в ноябре 1371 г.

Что же подвигло Ольгерда так быстро согласиться на предложение патриарха? Главным стало то, что длительное московско-литовское соперничество во многом носило характер религиозного противостояния христиан и язычников. Это было связано с тем, что великий князь Ольгерд всю жизнь был язычником и, по преданию, крестился только на смертном одре. Митрополит Алексей, много лет фактически руководивший внешней политикой Москвы, умело использовал сложившуюся ситуацию в интересах Московского княжества, оказывая воздействие на русских князей – союзников Ольгерда. Когда в конце 1360-х гг. смоленский князь Святослав и ряд других князей нарушили крестное целование, данное великому князю Дмитрию Ивановичу о союзе против Ольгерда, и перешли на сторону Литвы, митрополит отлучил их от Церкви за выступление в союзе с язычниками против христиан. Отлучен был и традиционный союзник Литвы тверской князь Михаил Александрович, а также поддерживавший его тверской епископ Василий. При этом Алексей постарался подкрепить свои действия авторитетом патриарха Филофея, который в июне 1370 г. предлагал отлученным князьям покаяться и присоединиться к великому князю Дмитрию.[506] Выдвигая требование постоянного пребывания митрополита в Киеве (то есть в литовской части митрополии), Ольгерд рассчитывал оторвать Алексея от Москвы и тем лишить московского великого князя Дмитрия такого мощного оружия, как авторитет церковной власти.

Однако этим надеждам Ольгерда не суждено было сбыться. На приглашение литовского князя прибыть в Киев митрополит Алексей отвечал отказом. Несомненно, что по этому поводу между Москвой и Константинополем шла переписка. Хотя она не дошла до нас, следы ее явного цитирования и пересказа содержатся в двух упомянутых соборных определениях 1380 и 1389 гг.

В реконструируемом виде переписка представляется нам следующим образом (явные цитаты из нее заключены в кавычки). Узнав об отказе митрополита Алексея принять предложение Ольгерда о переезде в Киев, патриарх Филофей отправил в Москву послание, в котором увещевал Алексея быть «незлопамятным».[507] Из Москвы последовал ответ, в котором говорилось, что следует обращать «внимание не на слова, но на сокрытый в них коварный умысел», а сама просьба Ольгерда именовалась «лицемерной». На упреки в том, что Алексей совершенно не управляет литовской частью митрополии, следовало возражение, что митрополит, напротив, содержит «митрополию в надлежащем попечении, управляя ею и ежегодно давая на ее нужды весьма щедрые вспомоществования». Что касается укоров в том, что митрополит не посещает Киева, Алексей отвечал, что «не находит нужным оставить многолюдную страну и великую церковь (то есть Северо-Восточную Русь. – Авт.) и отойти к малому остатку киевской паствы, во-первых, потому, что один из соседних епископов, когда нужно, исполняет в Киеве потребные священнодействия (вероятно, имелся в виду брянский епископ Нафанаил, поставленный митрополитом Алексеем и чья кафедра находилась во владениях Ольгерда. – Авт.), во-вторых, потому, что от явного врага можно ждать только явной опасности (митрополит, несомненно, имел в виду свой плен и злоключения во время попытки занять Киев в 1359–1360 гг. – Авт.), так как и самое приглашение сделано было с коварной целью, без всякой настоятельной нужды».[508]

Все эти трения не способствовали улучшению московско-литовских отношений. Уже на следующий год после того, как при посредничестве Константинополя был заключен мир между Москвой и Литвой, он подвергся серьезному испытанию. В июле 1372 г. Ольгерд с ратью пришел на помощь тверскому князю Михаилу и соединился с ним у Любутска, чтобы идти на Москву. Навстречу им выступил великий князь Дмитрий. Но до серьезного кровопролития, если не считать мелких стычек, дело не дошло – через несколько дней противостояния мир был восстановлен.[509]

«Когда патриарх увидел, что грамоты ничего не помогают», он отправил на Русь «своего монаха» Киприана. Главной его задачей было «примирить князей между собой и с митрополитом», а также добиться того, чтобы последний посетил Киев, в котором «он не был 19 лет».[510] Точное время, когда был послан Киприан, источник не называет. Но его нетрудно рассчитать, опираясь на упомянутые 19 лет отсутствия митрополита Алексея в Киеве. Это указывает на 1373 г.

Поскольку имя Киприана будет в дальнейшем неоднократно встречаться на страницах этой книги, а самого его связывали добрые личные отношения с Сергием Радонежским, здесь необходимо сказать несколько слов о его происхождении и начале жизненного пути.

О жизни Киприана до его первого появления на Руси достоверно известно немногое. По национальности болгарин, он являлся уроженцем города Тырново и происходил из знатной тырновской фамилии Цамблаков (или Цамблаковых). Из этого рода вышли еще два видных церковных деятеля – последний болгарский (тырновский) патриарх Евфимий и племянник Киприана – Григорий Цамблак, впоследствии митрополит Киевский и Литовский (во времена Витовта), а затем – Молдо-Влахийский. По всей вероятности, постриг Киприан принял в соседнем с Тырновом Килифаревском монастыре, где также получил хорошее образование (вместе с будущим болгарским патриархом Евфимием) под попечительством монаха Феодосия Тырновского. Когда инок Феодосий Тырновский отправился в Константинополь по приглашению патриарха Каллиста,