в свиту сопровождающих его учеников вошли Евфимий и Киприан. Дальнейший путь Киприана прошел через Афон. Именно там началось его знакомство с патриархом Филофеем, временно низвергнутым с патриаршей кафедры, а тогда – игуменом лавры святого Афанасия. Дружба, завязавшаяся между ними, стала решающей для дальнейшей карьеры Ки-приана. В октябре 1364 г. Филофей вновь занял патриарший престол в Константинополе, а Киприан стал его апокрисиарием,[511] то есть ближним монахом. В этом качестве Киприан выполнял, пожалуй, самые трудные и деликатные поручения патриарха Филофея. Во многом благодаря ему произошло примирение Константинопольского патриархата с Болгарской церковью, во главе которой в 1375 г. встал его родич Евфимий. В том же году, при посредничестве старца Исайи, игумена русского монастыря на Афоне, состоялось примирение Константинополя с Сербской церковью. Нет сомнений, что определенный вклад в успех этой миссии внес и Киприан, как человек равно близкий и к патриарху Филофею, и к старцу Исайе.[512]

С учетом сказанного становится понятно, почему патриарх Филофей, стремившийся к созданию мощного союза православных христиан против нарастающей мусульманской экспансии, отправил для примирения Литвы и Москвы именно Киприана.

Мирить давних соперников Киприан отправился не один – из соборного определения 1380 г. следует, что ему был придан «сотрудник или, пожалуй, наблюдатель» (по выражению источника).[513] Документ не называет его по имени, но, как будет показано ниже, им являлся «специалист» по делам Русской митрополии дьякон Георгий Пер-дика. Занимая должность сакеллария, он исполнял в Константинополе обязанности своего рода «благочинного» по делам Русской церкви и в случае необходимости мог дать полезный совет Киприану.

Пользуясь своим влиянием и близостью к патриарху, Киприан уже с самого начала чрезвычайно успешно повел свою миссию. Литовские «князья и на этот раз оказали полное повиновение патриарху, охотно приняли его советы и немедленно отправили его послов (Киприана и Георгия Пердику. – Авт.) к митрополиту (Алексею. – Авт.), обещаясь прекратить прежние соблазны и все происходившие между ними распри и раздоры, держаться его как своего митрополита и воздавать ему всяческое расположение, послушание и любовь». Поскольку митрополит Алексей в качестве основной причины своего нежелания ехать в Киев выставлял опасность, грозившую ему со стороны Ольгерда, напоминал о вероломстве последнего и тех обидах, которые перенес от него, будучи в 1359–1360 гг. в Литве, Киприану пришлось взять с Ольгерда и других литовских князей «страшнейшие клятвы, если сделают что-либо другое, оскорбительное для его (митрополита. – Авт.) чести, и не будут во всем исполнять его воли».[514]

После этого Киприан отправился на Русь. Историками уже отмечалось, что основной причиной хрупкости московско-литовского мира являлся вопрос о Твери: «Взаимоотношения Московского и Литовского княжеств продолжали находиться в зависимости от отношений Москвы и Твери. Чтобы укрепить мир между Москвой и Литвой, следовало утишить вражду московского и тверского великих князей, боровшихся за Владимирское великое княжение, которое давало достигшему его князю положение главного на Руси».[515] В начале 1374 г. Киприану удалось добиться, казалось бы, невозможного. По сообщению летописца, «тое же зимы… створишеться миръ князю великому Михаилу Александровичю (Тверскому. – Авт.) со княземъ съ великимъ съ Дмитриемъ с Ывановичемъ и сына его князя Ивана съ лю-бовию князь велики Дмитрии отъпустилъ съ Москвы въ Тферь. А князь велики Михаило Александровичь со княжениа съ великаго наместникы свои свелъ и бышеть тишина и отъ оуз разрешение христианомъ и радостию възрадовалися, а врази их облекошася въ студъ».[516] Из косвенного упоминания в московско-тверском договоре 1375 г. выясняется, что данное московско-тверское соглашение было заключено 16 января 1374 г.[517]

Несомненно, что во время московско-тверских переговоров зимой 1373/74 г. за спинами переговорщиков незримо стоял Ольгерд, и митрополиту Алексею под давлением Киприана пришлось пойти на известные уступки литовскому князю и его союзникам: шурину Ольгерда – тверскому князю Михаилу и зятю литовского князя – нижегородскому князю Борису. 19 февраля 1374 г. в Москве «епископом Суждалю и Новугороду Нижнему и Городцю» был поставлен Дионисий. Тем самым восстанавливалась самостоятельная Суздальская епархия, фактически ликвидированная еще в 1365 г., и на повестку дня вновь вставал вопрос о церковной принадлежности Нижнего Новгорода и Городца. Одновременно 9 марта митрополит Алексей поставил на пустовавшую около года тверскую кафедру нового епископа Евфимия.[518]

И все же, несмотря на общий несомненный успех своей миссии, Киприану так и не удалось добиться самого главного – получить согласие митрополита Алексея отправиться в Киев. Митрополит «патриаршие грамоты и увещания и поименованного посла (Киприана. – Авт.) признал враждебными себе и совершенно отказался отправиться к ним (литовским князьям. – Авт.), постыдно отрекаясь от любви к своим чадам, коих с добрым упованием усыновила ему великая Христова Церковь через Евангелие».[519]

Рогожский летописец сразу после сообщения о постав-лении тверского епископа 9 марта 1374 г. помещает известие, что митрополит «поехалъ съ посломъ съ патриаршимъ въ Переяславль съ Киприаномъ».[520] Данное сообщение очень лаконично, и в этой связи один из исследователей задает недоуменный вопрос: «Что важно было сообщить летописцу?» – и сам же пытается ответить на него: «Киприан мог ездить… куда угодно, – летописца это не касалось: он записывал лишь то, что было для него значительным. Поездка митрополита с Киприаном в Переславль почему-то обрела в его глазах значительность. Переславль-Залесский – город великого князя Дмитрия Ивановича, где он жил с семьей, если не жил в Москве. Прибытие туда митрополита всея Руси с представителем патриархии могло стать важным событием в силу важности его последствий».[521] Эта догадка о возможной поездке митрополита и патриаршего посла именно к великому московскому князю представляется нам чрезвычайно важной. Очевидно, Киприан, получив от митрополита отказ ехать в Киев, поехал вместе с ним к великому князю, чтобы, склонив Дмитрия, добиться в итоге желаемого. Но этого, как видно из соборного определения 1389 г., так и не произошло. Великий князь Дмитрий Иванович не хотел лишать Москву, даже временно, статуса церковной столицы Руси.

Нежелание митрополита ехать в Киев «еще более восстановило против него князей (литовских. – Авт.) и возбудило их гнев, так как они признали его поступок личным для себя оскорблением. Вследствие того они решили между собой уже ни в каком случае не принимать его, хотя бы он и захотел отправиться к ним, а к патриарху все вместе написали, прося себе другого архиерея».[522]

Киприан, так удачно начавший свою миссию, по сути дела, оказался в безвыходной ситуации. Даже если бы каким-то чудом ему удалось уговорить митрополита поехать в Киев, его там уже не ждали. Из-за этого, казалось бы, пустяка становилась невыполнимой основная задача его посольства – создание широкой коалиции Литвы и других