но будет искать случая ухватить их за более интересные места. Однако сейчас, глядя на его сморщенное, с закрытыми глазками, личико, было трудно поверить, что в конце концов, через много лет, повзрослев и заматерев, он станет похожим на суровых мужиков Острова.

На крыльцо мы вышли вместе с Акимычем.

– Вы что, всегда всем посёлком детей рожаете? – Задал я вопрос, который интересовал меня всё это время.

Акимыч чуть улыбнулся глазами: то, что мне показалось удивительным, для него было обычной картиной.

– Дело в том, что мы все не чужие друг другу люди. Не родные, конечно, но и не чужие. Поэтому любая личная проблема сразу становится общей. Все её обсуждают, думают, как помочь человеку… Маша очень тяжело рожала, уже много часов. Слух об этом разлетелся по посёлку, вот народ постепенно и собрался. Каждый ведь переживает за неё. Хорошая она девка…

Слова Акимыч произносит негромким голосом, при этом доброй и слегка виноватой улыбкой, которая отличает очень скромных людей, как бы предупреждает собеседника, что не собирается затевать с ним спор.

– Я вчера щи сварил, – неожиданно сказал он, – пойдёмте, я Вас накормлю.

Я соблазнился не обещанными щами, а возможностью посмотреть, как живёт Акимыч. Да и делать мне было нечего.

Ветер опять бузил. С утра он успел разобраться с облаками, разогнав их по краям неба, взбил белой пеной поверхность моря, а теперь наводил свой порядок на суше. Весело посвистывая, как шаловливый мальчишка, он раскачивал стволы деревьев, «причёсывал» высокую траву на лужайках и лохматил шерсть поселковых собак. Я с готовностью подставлял лицо ветру, чтобы он выдул последние остатки вчерашнего застолья. Но он не ограничивался этим, а, заворачивая полы, норовил залезть под плащ. Однако ватник надёжно защищал мою поясницу.

В доме Акимыч отправился на кухню, предварительно спросив:

– Выпить не хотите? – Я бы удивился, не услышав этого вопроса.

– Нет! – Мне пришлось поспешить с ответом, поскольку хозяин уже направился к буфету. Для убедительности я не только энергично помотал головой, но и замахал перед лицом обеими руками. – Я сегодня лечусь.

– Ну, смотрите. Только имейте в виду, что моя «Божья роса» – самого высшего качества, Вы такую еще не пробовали.

– Вы не поверите, но до сих пор меня угощали исключительно лучшей на Острове «Божьей росой».

Акимыч понимающе засмеялся и перестал обращать на меня внимание. Это было мне на руку – я принялся осматривать его жилище. Оно ничем не отличалось от тех, что я уже посетил – та же старенькая, давно вышедшая из моды мебель, ковры на стенах, палас на полу в гостиной и фотографии на стене.

В углу, покрытый вышитой цветочками салфеткой, стоял телевизор. Его молчание было мне по душе: не придётся разговаривать, перекрикивая телевизор, по которому трындят примелькавшиеся личности. Говорильная функция развивается, как правило, за счёт и в ущерб аналитической. Поэтому большинство телеговорунов в школе были троечниками по математике и физике, что, однако, не мешает им теперь с чувством собственного превосходства учить других. А мы им внимаем, хотя не зря предупреждал кто-то из древних китайских мудрецов: «Не ищите глубокого смысла в ворчанье старой задницы».

В отсутствие телевещания народ на Острове не смотрящий, а читающий. Но предпочтения Акимыча меня удивили. На полках преобладали книги философского содержания с заумными названиями. Среди авторов фигурировали как древние греки, так и явно современные, имена которых мне, впрочем, ничего не говорили. Выделялся один фолиант, специально поставленный не корешком, а обложкой к зрителю. С обложки куда-то вдаль смотрел человек. Лицо его по всему периметру было обрамлено густыми седыми волосами – волнистыми в усах и окладистой бороде и слегка растрёпанными вокруг мощного лба. Надпись не оставляла сомнений: «Карл Маркс. Избранные произведения». В последние годы знакомое имя редко упоминалось, не то, что раньше, и всякий раз это сопровождалось крайне уничижительными комментариями. Тем более мне стало любопытно, чем же руководствовался Акимыч, с явным уважением поставив не слишком-то актуальную для нашего времени книгу на самое видное место?

Я встал в проёме кухонной двери, прислонившись к дверному косяку.

– А Вы, оказывается, увлекаетесь философией? – Спросил я хозяина, суетившегося вокруг кухонного стола и керосинки.

Тот ответил не очень охотно – скромные по природе люди не любят оказываться в центре чужого внимания:

– Да… Почитываю на досуге.

– А какой в этом может быть интерес? Вряд ли изучение философии помогает выжить на Острове.

Акимыч усмехнулся своей обычной усмешкой – скорее доброй, чем саркастической.

– Это как сказать… По-Вашему, почему люди стремятся к знаниям?

– Наверное, потому, что знания – сила! – Ляпнул я первое, что пришло в голову. Но потом попытался дать более содержательный ответ. – Знания облегчают доступ к известным материальным благам и указывают путь к прежде недоступным.

– А по моему мнению, причина в том, что человек не может нормально существовать в непознанном мире. Необъяснённый мир представляется ему непредсказуемым и враждебным, в нём он испытывает психологический дискомфорт. Поэтому человек, желая спрогнозировать реакции непонятного ему мира на свои действия, пытается хоть как-то объяснить те или иные его проявления – рационально или, если не получается, с помощью богов и демонов. Так вот, философия тоже помогает человеку познавать реальность и самого себя. Без неё арсенал средств был бы неполным. Конечно, философия вряд ли способна «изменить мир», как надеялись отдельные её представители. Но заставляет задуматься.

Я слушал молча, боясь «спугнуть» Акимыча: он даже дома не изменил своей обычной манере разговора – говорить так, словно в любой момент был готов прерваться, если собеседник соизволит его перебить.

– Под «отдельными представителями» Вы имеете в виду Маркса?

– Да. – Акимыч бросил на меня короткий испытующий взгляд. Видимо, он ожидал некой агрессии и хотел её избежать. Поэтому в следующую фразу я постарался вложить как можно меньше напора и эмоциональности.

– Многие считают, что его учение утратило актуальность.

Мой собеседник ответил после некоторой паузы. Должно быть, он решал: стоит ли ввязываться в дискуссию.

– Безусловно, отдельные положения марксизма не выдержали проверку временем, – начал он неторопливо и как будто нехотя. – Но самое ценное в нём не рекомендации, а метод исследования – диалектический и исторический материализм. При поиске истины метод важнее конкретного знания. Знание может оказаться и ошибочным, но с помощью верного метода рано или поздно непременно будет получен правильный ответ.

Мне пришлось мобилизовать все свои скудные познания в философии, почёрпнутые из вузовского курса, чтобы хоть как-то соответствовать уровню собеседника.

– Насчёт диалектического материализма я с Вами готов согласиться. Но в какой мере исторический материализм можно считать эффективным инструментом исследования общества?