суевериям, ни к магии, ни к молитвам или фетишам. Они не помнят никаких памятных дат, не салютуют национальному флагу и не связывают себя клятвами. Они покоряются слепому случаю, который может с легкостью забрать все, что бездумно даровал ранее. Верность Эшли не подкреплялась клятвой, которую засвидетельствовала бы церковь или государство, потому что, как мы увидим позже, Джон и Беата никогда не были женаты. Истинные добродетели выше чувства долга: именно поэтому жалеют не безгрешных, а порочных, проявляют щедрость к неблагодарным, блюдут себя в чистоте без какого-либо формального обязательства. Воздержание для Эшли было лишением, как слепота или потеря способности двигаться. Чтобы не нарушить его, он придумал суровую стратегию. Джон так много работал днем, что к ночи, устав как собака, замертво валился в постель. Он заставлял себя выбрасывать из головы все, что касалось, по выражению наших предков, «движения плоти». Решительный человек может преодолеть плотские позывы, а Джон выигрывал и более тяжелые сражения. Других женщин он не знал, и в Беате для него все сошлось воедино: дружба, смелость, желание утешить, обрастающее подробностями познание друг друга и, наконец, отцовство как вершина созидания. Во время поездок на юг, видя ожидание в его глазах, женщины откликались. Он помнил, как доктор Джиллис частенько говорил своим пациентам с алкогольной зависимостью: «Не лишайте себя ничего, пока не найдете более приятной замены». Эшли очень остро ощущал, чего лишился, а замену нашел в фантастической вере в то, что если в борьбе с собой потерпит поражение, то стены «Вязов» вздрогнут, зашатаются и рухнут. Воздержание – только если оно осознанное и посвящено высокой цели, а не вынужденное, – находит какие-то способы быть понятым окружающими. Уже потом, когда Эшли изнурял себя, чтобы уставать как собака, занимаясь ремонтом, починкой, приведением в порядок больницы и школ миссис Уикершем, ах какая дружба возникла между ним и сестрами-монахинями! Сколько было смеха, заговорщических улыбок, легкого флирта и даже кокетства!

Так что доктор Маккензи дал маху, а когда понял, что ошибся, его презрительное отношение к Эшли сменилось откровенной неприязнью, той самой, что идет от ненависти к самому себе.

– Благодарю вас, – сказал на прощание Джон. – Я подумаю над этим.

В Антофагасте он пересел с поезда на поезд, решив не заходить к мистеру Эндрю Смиту, представителю компании, управлявшей шахтой. Его главной заботой в Сантьяго-де-Чили было найти работу. За восемь месяцев он очень изменился: постарел и теперь выглядел на свой возраст, а именно – на сорок два. Лицо загорело дочерна, это быстро происходит на высоте, волосы потемнели и потеряли юношескую волнистость. Тембр голоса стал ниже. Его принимали за чилийца с примесью ирландской или немецкой крови – таких здесь было немало. Он безуспешно пытался устроиться садовником, конюхом, могильщиком, разнорабочим в парк развлечений «Эдем», но получил работу лишь на строительстве нового шоссе, которое прокладывалось на север, в Вальпараисо и Антофагасту. Он готовил цементную смесь для двух десятков дренажных труб, но когда отпуск подошел к концу, ему пришлось бросить эту работу. У него опять была пересадка в Антофагасте, но он заночевал в уже знакомой гостинице, а наутро отправился к мистеру Эндрю Смиту, который сначала даже не узнал его, а потом высказал недовольство, что ответственный сотрудник компании ходит в рабочей одежде. Тем не менее им о многом нужно было поговорить. Компания, что бы ни предпринимала, старалась сохранять это, насколько возможно, втайне. Мистер Смит и совет директоров испытали бы настоящие муки, если бы узнали, что какие-то никчемные бездельники распространяют слухи, будто бы в Рокас-Вердес открыли новые, еще более богатые залежи руды и у компании уже существуют планы на этот счет. Эшли получил задание подготовить проекты и посчитать затраты на строительство еще нескольких домов для шахтеров, хотя в горы уже были отправлены стройматериалы. Потом они обсудили проблемы с размещением. К тому времени, когда Эшли собрался уходить, мистер Смит уже подобрел и выразил, пусть и скупо, одобрение его работе, многозначительно намекнув, что совет директоров намерен в скором времени тем или иным способом конкретизировать свое одобрение.

Поразмыслив, Эшли опять сел и решительно заявил:

– Мистер Смит, у меня есть к вам два предложения.

– Да? Интересно.

– Мне кажется, будет весьма разумной мерой объявить об увеличении зарплаты шахтерам, пусть даже ненамного. Вы ведь знаете, сколько рабочего времени теряется по болезни каждую неделю.

– Знаю! Это симуляция, мистер Толланд. Шахтеры неисправимо ленивы. Доктор Домелен постоянно с этим борется.

– Нет, дело в другом. Эти люди совсем не ленивы. Когда мы вместе строим что-нибудь у них в поселках, они работают так, что их невозможно остановить. Требуется дать им понять, что в них видят людей. Иногда индеец, словно под воздействием чар, впадает в ступор, и его сознание становится как чистый лист бумаги – я бы так описал это.

– А я бы описал иначе, как неисправимую лень.

– В этот момент вся жизнь проходит перед ним – постоянная работа под землей без малейшей возможности, что-то изменить. Монотонность труда – это плохо само по себе, но потеря надежды – еще хуже. Ну а отсутствие человеческого отношения и вовсе убивает. – Эшли поднялся. – У инженеров, мистер Смит, просто нет сердца. Индейцы действительно болеют. Ощущение, что его в любой момент могут отвергнуть, что он презираем, приобретает форму болезни.

Мистер Смит как рыба открывал и закрывал рот, наконец выдавил:

– Человек должен трудом зарабатывать свой хлеб, как вы, мистер Толланд, и как я. Повышение зарплаты вне вашей компетенции, да и все равно пропьют. Им как-то удается – уж не знаю как – доставать выпивку.

Обойдя комнату, Эшли подошел к столу мистера Смита и сказал, понизив голос:

– Откуда-то со стороны они получают не только чичу, до них еще и новости доходят. Не знаю как. Нашим шахтерам известно, какую зарплату получают на других шахтах: «Ла-Рейна», «Сан-Томас», «Дос-Кумбрес», – и прежде всего боливийским индейцам, которые работают лучше всех. Сейчас вы строите новые дома, но может так получиться, что заселять в них будет некого. Лучшее вложение в шахту – это повышение самоуважения шахтеров и забота об их благополучии. Они часто говорят: «Руда сама на поверхность не выйдет».

Мистер Смит задохнулся, поменял местами ручку и чернильницу на столе, прокашлялся, наконец сказал:

– А что за второе предложение?

– В Рокас-Вердес постоянно должен жить священник. Его появления время от времени не имеют смысла.

– Зачем им нужен этот несчастный священник? Он столько с них берет за венчание и крестины, что большинство шахтеров даже не женаты. Им и