одного визита в месяц много. Мистер Толланд, позвольте мне кое-что вам объяснить: Римско-католическая церковь – это набор детских суеверий, не более того; в Чили ее не жалуют.

– Мне кажется, что все мы плохо понимаем, что происходит в сознании людей, когда речь заходит о Боге. Это отвратительно – навязывать человеку веру в Бога, если он того не хочет, но еще хуже стоять на пути тех, кто жаждет его познать. Я их знаю! Я там живу!

Неожиданно Эшли скрутило от приступа жуткой головной боли. Он побледнел, закрыл глаза и чуть не свалился со стула. Мистер Смит удивленно уставился на него. Морализировать он и сам умел, и получше многих. В Шотландии Сатурнов пруд пруди, и не этому молодому болтуну из Канады просвещать его в религиозных делах.

– Вы здоровы, мистер Толланд?

– Пожалуйста, дайте воды, если не трудно.

Протянув ему стакан с водой, мистер Смит, наконец, сказал:

– Где мы им достанем священника? Всем известно, что в Чили их днем с огнем не сыщешь, придется везти кораблем из Испании.

Эшли об этом не подумал, но, к своему удивлению, услышал собственные слова, сказанные абсолютно небрежно:

– Полагаю, нужно обратиться к епископу. Может, стоит пообещать ему что-нибудь – например, что первые пять лет будете платить священнику. Или что-то вроде этого.

Мистер Смит угрюмо уставился на него, а Эшли продолжил:

– Попросите у него молодого священника. Дайте мне разрешение построить для него дом, а также привести в порядок и расшить церковь. Сейчас она похожа на свинарник. И еще надеюсь, что вы позволите мне задержаться в Антофагасте на день, чтобы посетить кое-какие церкви и поговорить со священниками.

Мистер Смит долго боролся с собой, а когда заговорил, его шотландский акцент, который невозможно воспроизвести, стал таким сильным, что Джон его едва понял:

– Я даю вам разрешение, но не стройте иллюзий, мистер Толланд.

Уже у дверей Эшли – полностью придя в себя и помолодев лет на десять – обернулся и с улыбкой, вскинув руки вверх, словно очерчивал горные вершины, воскликнул:

– Рокас-Вердес и внутри будет таким же прекрасным, как снаружи!

Через две недели после его возвращения в Рокас-Вердес было объявлено, что шахтеры получили прибавку к месячному жалованью. Новость восприняли с сомнением и недоверием: люди ожидали, что за этим обязательно последует что-то дурное. Получив зарплату в следующий раз, они по одному, по двое стали подходить к Эшли поблагодарить: изменения они сразу связали с его поездкой вниз.

Эшли тогда сказал себе: «Это ради Коултауна!»

Теперь он превратился в строителя. Жители поселка поначалу с трепетом наблюдали, как под его руководством перестраивают церковь, а потом вызвались добровольно работать по ночам при свете ацетиленовых фонарей. Даже женщин и детей невозможно было отправить по домам: они стояли на холоде и смотрели, как под руками их мужей, отцов и сыновей храм начинает приобретать очертания. Здание не отличалось монументальностью, но это точно был храм. В Антофагасте Эшли посоветовался кое с кем из духовенства и на свои деньги купил распятие, несколько алтарных облачений и шестьсот свечей. Когда в поселок прибыл переезжавший с места на место священник, его поразило количество заказов на венчание и крестины. Пламя свечей освещало благостные лица, а после службы по улице толпой шли супруги, заново вступившие в освященный брак, и люди разных возрастов, получившие право носить имена, которые записаны в реестре у Господа. Эта тяга к святому таинству объяснялась не только повышением жалованья или обещанием отстроить храм: до поселка дошли слухи, что скоро у них будет собственный священник, а не приходящий время от времени: станет давать им имена, поминать на исповеди, следить за их нравственностью, а тому, у кого хватит смелости их признать и покаяться, грехи отпускать. У них будет свой падре, и ради него они захотели стать лучше: принять крещение и обвенчаться.

Через четыре месяца приехал дон Фелипе, и Эшли отошел в тень, объяснив доктору Маккензи, что правильнее, если встретит падре и проводит до дома управляющий директор. Тот лишь пожал плечами: что христиане, что мусульмане, что буддисты – все поклоняются идолам, выпрашивая незаслуженные блага.

За торжественным ужином Эшли сидел рядом с доном Фелипе и не мог вилку поднести ко рту. Это был Роджер: лицо не похоже, голос не такой, но это был он – вероятно, лет на шесть старше, такой же немного напряженный, серьезный, молчаливый, с острым взглядом, сосредоточенный, а главное – такой же независимый. Как и Роджеру, ему не нужны были советы, не нужна помощь, не нужна дружба. (Дружба тоже относится к таким проявлениям, без которых можно обойтись, если найти им лучшую замену.) И как Роджер, он был исключительно вежлив и внимателен.

Священник оглядел инженеров, сидевших вместе с ним за столом: от его внимания не ускользнули их презрительные взгляды, что его не удивило. Дон Фелипе был моложе любого из них как минимум лет на десять. Доктор Маккензи превзошел себя: стал задавать «мальчишке» такие вопросы, на которые испанский джентльмен не осмелился бы даже при пятой встрече, не то что при первой. Дон Фелипе ответил на все, но так, как это сделал бы Роджер: просто и с некоторым скептицизмом, понятным только человеку воспитанному. В Южной Америке он уже восемь месяцев. Служил в Ла-Пасе. Начал учить индейские языки. Ему двадцать семь, родился в Севилье, в семье шестой ребенок.

– Наши шахтеры покажутся вам довольно грубыми, – заметил доктор Маккензи, демонстрируя знание разговорного испанского: характеризуя шахтеров, употребил слово, которое имело также значение «буйные» и «тупые».

Эшли перехватил взгляд, который священник бросил на управляющего директора: в нем явно читалась усмешка, он словно говорил: «О, сэр, не такие уж они и тупые – не то что вы, протестанты!»

Потом падре повернулся к нему.

– Педро Киньонес рассказал мне, дон Диего, что это вы перестроили храм.

Эшли поперхнулся:

– Да нет, все мы. Люди отдавали этому свое свободное время.

Дон Фелипе устремил на него пристальный взгляд черных глаз, но ничего на это не сказал, а немного погодя спросил:

– Эти джентльмены, наверное, из разных стран?

– Да, святой отец. Наш директор из Шотландии, доктор – голландец, еще четверо из Германии и трое из Швейцарии, но большинство из Англии и Соединенных Штатов.

– А вы, сэр?

– По причинам, которые не могу назвать, я говорю всем, что приехал из Канады.

Священник воспринял его заявление с таким видом, словно выслушивал подобные объяснения постоянно и не видел в этом ничего необычного.

Дон Фелипе был хоть и молод, но