разговор за ужином, а еще поддержание репутации самого информированного в Андах человека. Кстати, у вас есть галстук?

– Нет, сэр.

– Возьмите этот. Она настаивает, чтобы мужчины к ужину выходили при галстуке.

– Благодарю вас. Кого из древнегреческих богинь она вам напоминает?

– О, так вы запомнили ту нашу дискуссию, да? Что ж, как-то раз я и ей изложил свою теорию. – И он рассмеялся, хотя и беззвучно, а потом продолжил: – Она сказала, что я старый осел и что каждый мужчина принадлежит к какому-то одному типу: потому-то мы такие неинтересные, – а вот большинство женщин сочетают в себе черты нескольких богинь. По ее мнению, Афродитой хочет стать каждая, но вынуждена считаться с тем, чего может добиться. Еще сказала, что побывала многими и считает, что счастливой женщиной может называться та, которая начала с Артемиды, потом перешла к Афродите, от нее – к Гере, и закончила Афиной. Вернетесь – расскажете, какое впечатление сложилось о ней у вас.

Вечером накануне отъезда Эшли прошелся по улицам поселка. Стоял сильный мороз, и он решил зайти в церковь. Внутри было темно, только светились красными огоньками лампады, отражаясь на низких сводах. Дон Фелипе стоял на коленях совершенно неподвижный, и Эшли тихо вышел наружу. На его лице сияла улыбка.

– Это ради Роджера, – проговорил он тихо.

Джон был полон трепета, смешанного с чувством благодарности, перед возможностью, которая предоставляла ему жизнь, чтобы расплатиться по старым долгам, за собственную слепоту, за собственные глупости. Когда-то бабка пообещала ему это.

Эшли не собирался останавливаться в «Фонде», сказав себе, что еще не лишился разума. Когда Джон приехал в Манантьялес, солнце уже садилось за океан. Он шел по улице, обсаженной деревьями, наблюдая за низким полетом птиц. После резкой смены высоты его тянуло в сон. Медленно он добрел до отеля, повернул к цветнику перед домом и опустился на скамью. В небольшом бассейне почти у самых ног бил фонтан. В здании было тихо, хотя в окнах загорелись первые огни. Он подумал о гостиной с белым потолком и стенами цвета морской волны, о распятии на стене, но больше всего его мысли занимала миссис Уикершем. Ему нужно было с кем-то поговорить, излить душу, и он сказала себе, поднимаясь: «Ладно, рискну, пожалуй».

Джон расправил плечи и, поднявшись по лестнице, шагнул в холл. Она при свете лампы сидела в своем маленьком кабинете, склонившись над гроссбухами. Услышав звук открывшейся двери, она подняла голову, увидела его и спросила тоном, как у сержанта из учебки:

– Вы кто?

– Джеймс Толланд, мэм, из Рокас-Вердес. У меня для вас письмо от доктора Маккензи.

– Входите, пожалуйста. – Повернув зеленый абажур лампы так, чтобы гость целиком оказался на свету, она оглядела его с ног до головы и поинтересовалась: – Мы встречались с вами?

– Нет, мэм.

Какое-то время она внимательно рассматривала его, слегка хмурилась, затем вышла в холл, хлопнула в ладоши и громко позвала:

– Томас! Томас! – явившемуся на зов мальчишке-индейцу миссис Уикершем приказала: – Пересели седого доктора в комнату десять, и побыстрее, черт возьми! Скажи Тересите, чтобы прибралась в четвертой комнате и превратила ее в райское место. Когда все будет готово, натаскай туда горячей воды для ванны и возвращайся сюда.

Хозяйка повернулась к гостю:

– Мистер Толланд ваш номер и ванна будут готовы через пятнадцать минут. Комната расположена наверху, рядом с лестницей. Вот газеты из Сан-Франциско – можете почитать, пока будете ждать. Ужин подадут в девять. У вас есть время немного поспать. Томас стукнет вам в дверь без четверти девять. Если захотите выпить перед ужином, убедитесь, что выпивка разбавлена: первые сутки после спуска с гор очень коварны.

– Благодарю вас, миссис Уикершем.

Эшли повернулся и направился в главный холл, но в дверях посмотрел направо. Распятие на стене отсутствовало. От удивления и ужаса он выронил газеты, чем привлек внимание миссис Уикершем. Она отлично понимала, почему тремя минутами раньше предоставила ему комнату в «Фонде». В Джоне Эшли не было ничего такого, что могло бы как-то по-особому располагать к себе; телеграмма и письмо от доктора Маккензи тоже не имели для нее никакого значения, а вот то что этот человек ей солгал, заинтересовало. Она прекрасно помнила, что они встречались раньше, хотя и забыла, о чем тогда перекинулись парой слов. И дело было не во лжи как таковой, а в том, что солгал он не задумавшись, словно был уверен в правоте своих слов. Миссис Уикершем была, как говорил доктор Маккензи, «набита под завязку» любопытством. Что этот Толланд не лгун, ей стало понятно сразу, но если все же солгал, значит, есть причина, и ей захотелось узнать, в чем тут дело.

Она никогда не садилась за стол с постояльцами во время ленча, но в девять часов вечера всегда спускалась вниз, одетая в длинное, с кружевным шлейфом платье из черного шелка, давно пережившее свою молодость, расшитое бисером и украшенное алыми бархатными бантами. В первые три вечера она усаживала нового постояльца на дальний конец стола, и, понаблюдав за ним, теперь жалела, что пустила на порог. Говорил он мало, больше слушал рассказы ботаника из Швейцарии и археолога из Швеции, баптистского миссионера, а также бизнесменов и инженеров (включая земляков из Канады). Заинтересовали его и неизменные профессиональные путешественники по миру, которые сейчас готовили очередную главу о «стране кондоров» для своей книги. Толланд сидел между доктором-чилийцем, который работал у нее в больнице, и мэром Манантьялеса. Он не принадлежал к тем, кто сразу вливается в мужскую компанию: мужчины лишь пытались произвести на него впечатление своим богатством или положением, – а вот женщинам он нравился (впрочем, женщинам нравится любой мужчина, который уделяет им внимание). Она решила, что оставит его только до конца недели, но на четвертый вечер уже посадила слева от себя, где он и остался.

– Мистер Толланд, зачем вы заходили сегодня на мою кухню?

– Там вспыхнул пожар.

– И что вы предприняли?

– Погасил огонь. Я прошу вас позволить мне заходить на кухню и в прачечную до тех пор, пока там не будет наведен порядок. Эти землетрясения сдвинули с места трубы, дымоходы и бойлеры, и кое-какие повреждения могут представлять опасность.

– В Чили джентльмены не пачкают рук, мистер Толланд. У меня есть свои собственные слесари и водопроводчики.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

– Да, я видел, как они работают. Миссис Уикершем, я жестянщик, и впадаю в тоску, когда мне нечего делать. Прошу вас показать мне приют и больницу, все те уголки, куда не водят