А зачем стало почему-то очень легко. Леночке даже показалось, что она видит совсем рядом с собой белокурую головку дочери. Она протянула руку, но коснуться Ксюшиных волос не смогла и, надломившись, пошла ко дну.

* * *

«Бить в нос, – мелькнул у Бренды в голове когда-то услышанный по “Дискавери” совет. – Бить в нос или выдавливать глаза». Акула скользила рядом – немая, величественная тень, искренне равнодушная ко всему и фальшиво равнодушная к Бренде.

Бить! Резко, со всех сил, бить в эту тупорылую морду, бить, как она била в нищем бруклинском детстве, выбивая дворовым парням молочные зубы и насаживая фингалы и гематомы. Бить всем телом, с разворота, бить всей собой, всей Брендой!

Когда акула развернулась и приблизила морду так, что можно было заглянуть в пустые, ничего не выражающие глаза, Бренда ударила.

Она не сломала кисть и даже не вывихнула ее – не потому, что тело забыло, как нужно ставить удар. Она попросту промахнулась. Кулак скользнул по краю акульей морды и взорвался в воде кровавым облаком – шершавая шкура, как наждак, содрала кожу до мяса, до нервов, до белых костей.

А потом акула схватила Бренду ниже локтя и потащила вниз. Как Зед когда-то. Только на этот раз хватка не разжалась.

* * *

Ещё немного. Совсем немного, чуть-чуть! Корпус катера береговой охраны стремительно нарастал, Циля Соломоновна уже ясно видела суетившихся на палубе моряков. Шлюпку, что те сноровисто спускали по тросам с правого борта. Сотня метров, может быть, полторы.

Сил не осталось. Их не осталось совсем. Краем глаза Циля Соломоновна видела плывущего в трёх десятках метров по левую руку Абрахама. Видела осиротевшую малышку, которую тот прижимал к себе. А потом она увидела и плавник.

Акула догоняла Цилю Соломоновну, но в десятке метров от неё внезапно ушла под воду и секунду спустя появилась вновь. Циля Соломоновна охнула. Она поняла: не прельстившись костлявым, иссохшим старушечьим телом, акула описала полукруг и теперь, развернувшись, пошла на Абрахама.

Сил не осталось, но Циля Соломоновна нашла их в себе, а может быть, силы дал протянувший руку с небес Игорь Львович. Она нырнула, резко, стремительно, так, как ныряла в детстве. Рывком всплыла на расстоянии вытянутой руки от тупой равнодушной морды.

– Мамэлэ! – успела услышать Циля Соломоновна отчаянный, захлёбывающийся горем и бедой крик. – Мамэлэ-э-э-э-э…

Сейчас будет больно, подумала Циля Соломоновна. Но боли почему-то не было. Она даже не почувствовала, как умерла.

* * *

Капитан катера береговой охраны Израиля принял на руки заходящийся криком свёрток в насквозь промокшем, разбухшем от воды детском одеяльце.

Здоровенный, шоколадного цвета марокканский еврей-сефард шагнул с трапа на палубу. Не устояв на ногах, упал на колени. Матросы поддержали его под локти, кто-то поднёс стопку со спиртным.

– Переодеть, – бросил капитан, протянув чудом уцелевшего младенца помощнику. – Отогреть, живо! Ты кто? – обернулся он к сефарду.

– Старший сержант парашютно-десантной бригады «Цанханим» Абрахам бар Шимон.

Капитан вытянулся, уважительно склонил голову.

– А девочка? – кивнул он удаляющемуся помощнику вслед. – Кто она?

Абрахам вскинул на капитана взгляд, секунду помедлил.

– Моя дочь Ксения бар Шимон.

Эльдар Сафин

Лариса Бортникова

Пожиратели книг

В открывшийся люк было видно серую полосу космодрома, отрезок неба цвета баклажана, и желтоватые шевелюры облаков.

Мерный шум двигателей глушил доносящиеся снаружи крики – пеоны споро разгружали вещи Гийома и Лайны, весело переговариваясь.

– «Новый мир. Закатное солнце, чувство голода, в знании – боль», – процитировал высокий мужчина, выходя из челнока.

– Бриан Джеймс, седьмой катрен, свиток «Миры», – изящная маленькая женщина ступила на раскаленный бетон, жмурясь на непривычно яркое светило. – Не худшее из него, братец.

Космодром на Беатриче не отличался от стандарта, принятого в сотнях других обитаемых миров – невысокое блочное здание администрации, полтора десятка челноков на бескрайнем поле, в основном стареньких и невзрачных, да тридцать-сорок пеонов, незаметно-привычных в постоянной суете.

– Добрый вечер! – Динамик, вмонтированный в монолит площадки, неприятно похрипывал. – Вас приветствует администрация вспомогательного космодрома планеты Беатриче, системы Данте. Назовите цель приезда, ориентировочные сроки пребывания и, если у вас имеется официальное сообщение, то сейчас самое время произнести его.

– Программа… – с отвращением произнес Гийом. – Хоть бы пеона посадили с восьмеркой или девяткой.

– На сельскохозяйственных планетах запрещено создавать вторичников с коэффициентом развития выше шести, – Лайна поморщилась, – есть риск появления критической массы и последующего бунта.

Проигнорировав вопросы, путники неспешным шагом направились к единственному зданию. Сзади трое пеонов – двое мужчин и женщина – везли на эхо-платформе их вещи.

В небе сверкнула искра, быстро увеличилась в размерах, почти в мгновение превратившись в космояхту последнего поколения.

– Гийом, а когда это разрешили летать на яхтах в атмосфере?

– Смотря кому, – мужчина проследил за мастерской посадкой яхты. – Готов поспорить, что пилот – гражданин. И полагаю, именно тот, ради которого мы здесь. Обрати внимание на геральдические знаки.

Яхта приземлилась рядом со зданием – на матовой палубе светился неоном оранжевый герб. Пилот наверняка нарушил множество правил как общегалактического административного кодекса, так и планетарного, но изяществом посадки трудно было не восхититься – судно встало прямо напротив входа.

– Салют! – Выскочивший из яхты парень дружелюбно улыбался. – Хорошо, что я вас перехватил! Таможенники у нас сплошь пеоны, с ними бы вы намучились. Тупые, как потаросы.

– Вечер добрый, – Гийом протянул руку, и почувствовал неожиданно крепкое пожатие. – У вас здесь любопытно. Как я понимаю, граф Сен-Дорс? Я – Гийом фон Штиц, а это моя сестрица – баронесса фон Штиц. Рады встрече.

Парень ответил не сразу, завороженно наблюдая за Лайной – женщина ласкала пальцами янтарь длинного ожерелья, на её нервном лице быстро сменялись оттенки эмоций – от чуть изумленной улыбки до явного удовольствия.

– Да… Но для вас – просто Тимур де Лангуа.

– Очень приятно, – Лайна медленно, будто во сне, протянула ладонь, и молодой аристократ изящно принял её для поцелуя.

* * *

– Ну и зачем? – Гийом расположился в громадном кресле, которое для его сухощавой фигуры было несколько великовато. Седые вкрапления в черной гриве волос придавали его облику мужественность и шарм. – Неужели он тебе интересен? Совсем еще юноша. А теперь будет под окном серенады петь, и как с ним работать?

Лайна потягивала терпкое местное вино. Ей здесь нравилось – веселые, раскованные пеоны, красивое небо, громадная резиденция графа, наполненная тяжелой мебелью, старомодный камин во всю стену…

– Низачем. Просто так, – женщина потянулась, и халат приподнялся, обнажая по-мальчишески острые колени. – Иногда просто