— Я же их нашла тогда… — смотрит на меня настороженно, цепко. Но я ведь знала, что так будет. — С тех пор мне никто не звонил, не вызывал для показаний… Разве так должно быть?

Молчит, вдруг берет меня под руку и ведет к скамейке.

— Кому ты еще об этом говорила? Кроме той своей подружки? Епифанцевой, кажется.

— Никому.

— Вот и не говори. И не интересуйся больше, тебя там не было, ясно?

— Ясно. Но я точно не буду интересоваться, если пойму, почему меня там не было.

Усмехается…

— Ишь, какая любопытная… Ты знаешь, что пока так и не нашли, кто на ребят тогда напал? — киваю головой. — А ты понимаешь, что главному свидетелю всегда много внимания? И не только у органов?

— То есть?

— Никита сразу попросил вывести тебя из-под этого внимания. Чтобы никто не знал, что ты была там. И не пытался выяснить, а не увидела ли ты чего лишнего.

— Но я и не видела ничего!

— Я тебе верю, и Никита тоже. Даже полиция поверила, что бывает очень редко. Но другие могут не поверить…

— Поняла.

— Вот и умница. Тебя там не было. Даже Полянский не знает, кто его нашел.

— А где он? Я давно его не видела с того дня… Ну, тогда в баре…

— А Никита тебе не говорил?

— Нет.

— Ну, и я тогда не скажу. Пойдем дальше гулять.

Он продолжает что-то говорить, рассказывает про Мавзолей, Ленина, Сталина… Я не очень вслушиваюсь в его болтовню, перевариваю информацию. Это меня могли искать те, кто накачал Полянского и Катю? Вспомнила, как Никита в «Лилии» велел молчать про Макса. Почему мне не сказал?

— Может, перекусим? Ты ж с самолета, наверное, не ела.

— Не ела… Ой! Мне в гостиницу надо. Ко мне сейчас придут.

— Кто?

— Прическу делать…

— Ну, это дело нужное, — улыбается. — Пойдем, провожу.

И точно доводит аж до номера. Терплю его рядом, а что делать? Ровно в шесть приходят две красивые девушки Аня и Алина. Я еще думала, как они будут тащить все свои фены-лаки? Оказывается, в чемодане на колесиках, компактном таком, но все же чемодане.

— Какое у вас мероприятие и во что вы будете одеты?

Показываю им платье (оно, кстати, даже не помялось) и свои фотки из нашего салона.

— Понятно. Мы примерно так и сделаем, только чуть-чуть акценты по-другому расставим…

Телефон мигает, новое сообщение. Никита:

Приятно, что помнит обо мне. Быстро пишу ответ и забываю о телефоне.

Они заканчивают, как и обещали, через полтора часа. Прикольно, конечно, одна волосы утюжком завивает, а другая уже тон накладывает. Смотрю на себя в зеркало… Это совсем не то, что мне делали под Машкиным присмотром. Волосы тоже распущены и локонами, но сейчас как-то естественнее что ли. А еще волосы словно светятся. Не блестят от лака, а именно светятся.

Мне часто говорили, что у меня красивые глаза, большие, светло-зеленые. Единственное, что в моей внешности есть от мамы. Я не очень понимаю, как можно было так наложить тени, что глаза стали такими яркими, выразительными. Мне нравится. Очень нравится! У меня светлая кожа, в детстве даже дразнили бледной поганкой, а бабушка смеялась, говорила, что моя бледность аристократическая. А сейчас, сейчас кажется кожа как фарфоровая: нежная-нежная. Смотрю на себя и вспоминаю Милу. Теперь я понимаю, что Машка имела в виду.

— Так, Варвара, последний штрих — губы. — Алина быстро наносит какое-то средство. — Вот теперь можете есть, пить, целоваться… Три часа губы подкрашивать не надо! Прекрасный весенний образ получился, очень нежный. Приятного вам вечера!

Они уходят, а я не могу на себя налюбоваться. Все-таки как они угадали! Мы выбрали легкое светло-зеленое платье с открытыми плечами: приталенное, немного ниже колен спереди, а подол сзади еще длиннее. Машка решительно отмела кружева, стразы, атлас, бархат… В общем, все то, что у меня ассоциируется с вечерним нарядом. И оказалась права. Никите не должно быть стыдно за меня. Кручусь вокруг зеркала, вспоминаю, что не отправила Машке фотки. Успеваю сделать лишь несколько селфи, как слышу стук в дверь.

Он молча смотрит на меня, взгляд медленно опускается сначала к груди, скользит по талии, бедрам, ногам…

— Что-то не так? — Чувствую, как сердце начинает сильнее биться под этим взглядом. Но я не могу понять, ему нравится, что он видит или нет?

— Все так. Идем.

Забираю свой клатч. Никита тоже переоделся. Вот кто на дресс-код плюет с высокой колокольни! Джинсы, светлая рубашка с расстегнутыми сверху пуговицами и темный пиджак. Кажется, он просто надел, что под руку попалось, и не парился. И все равно на него все пялиться будут, а вовсе не на меня. Ну разве что удивляться, что такая, как я, может делать рядом с таким, как он.

Мысль, ставшая уже привычной, когда я с Ледневым. Неприятная, но трезвая мысль. А еще он обещал сказать, почему я.

— Варя! — чувствую, как сильно наклоняюсь вперед, всего доли секунды, но я успеваю сильно испугаться. — Ты под ноги вообще смотришь?

Покорно смотрю вниз. Коврик немного сбился, и я своим тонким каблуком его задела. Сердце бьется сильно, не могу пока успокоиться, надо отдышаться. И только сейчас понимаю, что меня обнимает Никита. Я даже шевельнуться боюсь, лишь бы он не отступил, не выпустил меня из своих рук. И все-таки не выдерживаю: поднимаю голову и смотрю в его глаза. Я могу даже рассмотреть светлые пятнышки на радужке. У него красивые губы. Еле сдерживаюсь, чтобы не провести по ним пальцами.

Если бы в начале семестра мне кто-нибудь сказал, что я буду целоваться с Никитой Ледневым, я бы даже не смеялась. Я бы предложила сразу вызвать сумасшедшему его «скорую».

Если бы мне сказали, что я сама поцелую Никиту Леднева, я бы…

У него теплые губы, даже горячие. Едва касаюсь их, чувствую его дыхание на своем лице. Он не отталкивает, но и инициативы не проявляет, просто позволяет мне делать, что я хочу. Невинный робкий поцелуй таким и остается. Но он рождает внутри непреодолимое желание продолжать. Прижаться к нему сильнее, почувствовать под своими пальцами его тело. И целовать! Целовать жадно, до сладкой боли во рту. Отстраняюсь. Боюсь посмотреть на него.

Но он не дает отойти. Наклоняется ко мне и так быстро накрывает мои губы своими, что я даже не успеваю удивиться. Это не робкий и не нежный поцелуй. Глубокий, тягучий… Чувствую, как его язык сплетается с моим… По позвоночнику током пробивает возбуждение. Он не отпускает, продолжает целовать так, словно сам остановиться не может.

…Губы уже болят, но я не могу оторваться от него. Не сейчас, только не сейчас. Руки беззастенчиво исследуют его тело — я давно этого хотела, очень давно… Наконец отпускает меня, губами прокладывает дорожку из поцелуев от щеки к шее. Не могу сдержать стона, выгибаюсь, прижимаюсь к нему сильнее. Целуй, целуй… Низ живота так скручивает, что уже больно.