— Я думаю, они поняли, что я приезжал в банк по надуманному предлогу, и стали следить за мной. Засекли передачу документов, связанных с Федоткиным, которые я долго и кропотливо собирал, от меня через тебя к ней. Думаю, на данный момент все бумаги уже у них. Но при этом раскладе они снова на коне, стало быть, мне ничто не угрожает: у меня больше на них ничего нет.

Это меня немного успокоило.

— А что это были за бумаги? — проявила я здоровое бабье любопытство, но нарвалась на раздражение.

— Юль, я же ясно велел не соваться больше в это дело! — рассержено бормотал он. — Видишь, до чего это довело? Два человека уже поплатились за это своими жизнями, причем один из них — человек совершенно непричастный ко всему.

Ни с того ни с сего я спросила:

— Коль, а как ее звали? — Просто мне казалось странным, что свою знакомую он ни разу не назвал по имени.

— А? Что? — напряженно переспросил он. Слишком напряженно.

— Как ее звали, ту девицу?

— Какую девицу?

Хрякин был далеко не тупица. И все же я терпеливо повторила вопрос (упертости мне не занимать):

— Твоего специалиста по расследованиям. Которой я отдала в кафе папку. Женщина в сиреневом платье, та самая, чей труп я обнаружила на субботнике. Как ее имя?

— А, эту. А почему ты спрашиваешь?

— А почему ты отвечаешь вопросом на вопрос? — раздраженно воскликнула я. — Неужели так сложно сказать два слова?

— Да зачем тебе? — не сдавался Хрякин. — Просто не вижу в этом смысла, ее все равно уже нет в живых.

— Ну мне интересно знать.

— Зачем? — Опять это «зачем»!

— Ответишь — скажу. Ну?

— Э-э… Ну… Хм… Кхе-кхе… — стартовала полным ходом игра междометий.

— Ты что же, не знаешь имени своей знакомой?

— Видишь ли, она не то что моя знакомая, скорее знакомая друга одного моего знакомого… — и прочее в таком же духе.

Может, я и была дурой, но только лишь на три четверти. Последняя же четверть отличалась умением логично мыслить.

— И все же? Когда она звонила тебе, должна была как-то представиться?

— Вообще, это я ей звонил.

Вот попался-то!

— Тогда тем более! Как ты к ней обратился? Ты что за пару дней успел забыть?

— Почему же это? Я помню, но не понимаю, зачем это тебе. Ее звали…

Двухсекундная пауза. Мне хватило.

— Можешь не утруждать себя выдумыванием, — довольно резко сказала я. — Ее звали Колесникова Елена Олеговна.

Я уж было начала корить себя за излишнюю грубость и засомневалась в своей правоте — если у меня отменная память на имена, это далеко не значит, что у всех такая, — но тут глянула налево: лицо сидевшего за рулем Хрякина настолько побледнело, что сравнялось цветом с отбеленной химическим средством скатертью, а пальцы принялись отбивать по кожаному чехлу руля такую чечетку, что мне сразу подумалось: «Что-то здесь не так».

Указатель «Круглово» мы проехали лишь в половине одиннадцатого. Сердце мое до того момента учащенно билось в груди: человек, о котором я не знала ничего, кроме того, что его люблю, стремительно увозил меня куда-то в неизвестность. Я решилась-таки прекратить игру в молчанку, царившую все это время в салоне «БМВ», спросив:

— Круглово — это поселок? Или деревня?

— Что-то вроде коттеджного поселка. Хотя раньше это была деревня и некоторые дома остались с тех пор, — вполне дружелюбно отозвался Николай, вернув цвет лица в исходное положение.

— Ты знаешь дом, где сдают помещение?

— Да. Потерпи чуть-чуть, осталось пять минут.

«…И затем я тебя убью».

«Да ну, прекрати», — одернула я свой внутренний голос. — «Привезти так далеко, только чтобы убить? Глупо».

«БМВ» затормозил и посигналил. Ворота открылись, впуская нас во двор немалого трехэтажного особняка.

Хозяйка встретила нас радушно, гостеприимно зазвала в столовую и принудила пить чай.

— Анна Михайловна, — представилась она. На вид ей было лет пятьдесят пять. Короткая шапка рыжих крашеных волос обрамляла круглое располагающе-добродушное лицо с минимумом морщин, а фигура была довольно полной.

— Николай.

— Юля.

— В доме три этажа, — открывая коробку зефира в шоколаде, стала рассказывать женщина. — На первом столовая, кухня, гостиная, ванная. Уж простите, но сауны и джакузи нет. Муж хотел установить, но не успел, помер. Теперь вот вынуждена сдавать, чтобы одной как-то прокормиться. Второй этаж отводится приезжим. Там пять комнат, в каждой имеется по душевой кабинке и туалету, но все они уже заняты. — Не знаю зачем, но она начала перечислять всех жильцов, словно оправдывая отсутствие свободных комнат тем, какие они все интересные. — В одной живет молодой художник. Все утро гуляет на берегу озера, тут недалеко — минут десять-пятнадцать ходьбы, — потом запирается в комнате и пишет картины. Изображает все, что видел утром. Спускается только к ужину. Хотя, между нами говоря, платит за трехразовое питание, но у творческих людей, как известно, имеются причуды.

— А есть уже законченные работы? — старалась я поддержать беседу.

— Целых две, — не скрывая иронии, поведала она, а я удивилась: сколько же времени он здесь живет, что написал уже две картины? Как мне известно, художники над творениями бьются долго. Или же его картины настолько миниатюрные? — Произведения искусства называются «Сосна у озера» и «Дуб у озера».

— Оригинально, — улыбнулась я.

— Да. И скажу вам откровенно, — продолжала сплетничать Анна Михайловна, — художник он неважный. А так задавался сначала! Фамилию, говорит, называть не буду, слишком я известен, чтобы привлекать к себе внимание. Я, говорит, за вдохновением приехал, а не чтобы автографы раздавать. Зовите меня просто Диего. Что это за имя такое?

— Подумаешь, Диего, — подал голос мой кавалер. — Назвался бы уж лучше Санчо Панса или Луисом Альберто, на худой конец.

Дамы его юмор оценили и звонко рассмеялись.

— Вторую комнату заселил Вадим Дмитриевич Девочкин. Приехал он только вчера, а всех уже успел завоевать своим обаянием и остроумием. Очень веселый, жизнерадостный человек. Как сядет за стол, расскажет какую-нибудь смешную историю, так все полдня хохочут. Женщины все его любят!

— Н-да? — нахмурился Хрякин, сразу почуяв в незнакомом пока жильце соперника.

Хозяйка продолжила заочно знакомить нас с приезжими. Остальную территорию — три комнаты — занимают две семьи. Одна семья, Куприны, состоит из молодой супружеской пары — Дины и Лени — и их полугодовалой дочки. Хлопот от них много: девочка по ночам все время плачет, будит остальных жильцов, а сами супруги не прочь прилюдно поругаться. Впрочем, считается, что это от сильных чувств, да и люди они в душе хорошие. Вторая семья, Петровы, вообще народ замечательный во всех отношениях. В одной комнате живут муж с женой, в другой — их шестнадцатилетний сын. Третий этаж принадлежит хозяйке, она никого туда не пускает.