У бабушки поднялось давление, вызывали скорую. Нельзя так доводить пожилых, Женя, сказала потом мама. Ты же знаешь, какое у бабушки здоровье. Ты очень нас расстроила. Такое поведение нас с папой не устраивает.

Женя не помнит, как дурка выглядела. В палате вечно было зябко и сумрачно, как в подвале, простыни отсыревшие. Таблетки горькие, вот, наверное, и всё.

Бабуля, прости, я подвела тебя. Я не глотала ничего, правда, я искала средство от головы. И есть я просто не хотела, я же обычно мало ем, – Женя мысленно писала бабушке.

Мне просто не хотелось вставать с постели.

Мне просто не хотелось жить, но я не виновата в этом, оно как-то само.

Но бабушка не принимала мысленную волну, она с телефонами-то не дружила. Тогда Женя написала тому-кто-понял-бы, попросила у него прощения за то, что сама, своими же руками подписала, что позволила. Просто так было надо для его же блага. Сам же потом скажет спасибо. Спасибо, что не испортила мне жизнь, как-то вот так.

Спасибо, что мы с тобой не мучаемся с ребенком-инвалидом.

Только что-то внутри не поддавалось, не гнулось, не верило упорно. И Женя ходила по палате, слушала структуру, водила пальцами по струнам. Теперь она звучала мелодично, теперь, когда все встало на места. Пела знакомыми словами.

Ну вы же знаете, какая она у нас.

Странненькая Женя.

Простите, года через два сказал ей другой врач. Детей вы иметь не сможете. После такой вот процедуры, инфекция еще… Бывает в некоторых случаях, тут не угадаешь. Очень индивидуально все. Вы извините.

А Женя ничего не чувствовала, не за что врачу просить прощения. Ее сердце на конце иглы, игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц убежал.

Первое Дашино воспоминание такое: зимний дневной сумрак, старая квартира в Люберцах. Илья сидит и что-то черкает в учебнике карандашом. Даша говорит, что проголодалась, и он нехотя отвлекается от книги – вечно в своих книгах, с малых лет с остервенением учился, как будто от учебы жизнь зависела. Он разогревает сосиски и картошку на сковороде, ставит перед Дашей, сам возвращается к учебнику. Даша берет тарелку и идет обратно в комнату, что-то спрашивает – что именно, она уже не помнит, помнит только, что было невыносимо скучно и очень одиноко. Может, попросила почитать ей про Винни-Пуха. Но Илья лишь злится, с ней он не желает говорить. Заткнись, говорит. Ты мне мешаешь.

Он замечает Дашу позже, вечером, когда возвращаются папа с мамой. Папа кричит на маму, мама – на папу, в большой комнате что-то звонко лопается, осыпается на пол (плафон люстры, как выяснится потом). Мама вдруг воет сдавленно и жутко, и Илья закрывает дверь детской, быстро находит «Винни-Пуха» и читает Даше вслух. Ей нравится история про мишку, и Кристофера Робина, и ослика Иа, и Тигру (папа похож на тигра), как Илья водит по строчкам пальцем. Даша следит за ним и сама мысленно складывает буквы в слоги, а слоги – в слова.

Так Даша выучилась читать к пяти годам.

Вообще, она все больше склоняется к тому, что ненавидит мужиков.

Взять хотя бы сегодняшнее утро. Они шли с Глебом в школу – его взяли в первый класс московской гимназии от московского же садика, куда они катались два года (для этого Даша и отдавала его именно туда, сколько сил и времени потрачено). Даша купила у метро две булки и кофе в картонном стакане. Стакан был какой-то тонкий, жег пальцы даже сквозь перчатки. Булочки Даша с Глебом начали есть прямо на улице, времени не оставалось уже, опаздывали, все на бегу. Встали на светофоре, осыпая себя крошками. Рядом мужик, оглядел их брезгливо (хотя, казалось бы, не нравится, не стой рядом), сказал:

– Свиньи.

Ну Даша сразу поняла: в ее адрес бросили. Пальцы горят от стаканчика этого, ветер с осенней моросью в лицо, утро хмурое, тоскливое, Саня ночью домой не приезжал.

Сама не поняла, как получилось, в общем. Просто три движения: бросила булку, сняла со стаканчика крышку и плеснула мужику в лицо. Мужик, конечно, орет от боли, закрывает ладонями лицо, Даша орет «тычёсказалтычёсказалбля», Глеб тянет ее за руку, орет:

– Мама, не на-а-а-адо! Мам, ну пошли!

– Не ори, бля! – Даша рявкнула и на него, но тем не менее быстрей ушла, как раз зеленый свет на переход. И вдруг кто ментов вызвал. Саня, конечно, ей помог бы, если что, но лучше его в это не втягивать. Даже представлять не хотелось, что он потом устроил бы.

А недели две назад Даша ему изменила. Познакомилась с парнем в баре. Ну как парень – мужчина. Лысоват, женат (след от кольца не спрячешь), но в целом еще ничего, без пуза и третьего подбородка. Держался уверенно, такое Даша тоже любит. Поговорили о том о сём – он инженер, работает в Жуковском, любит мотоциклы.

– Слушай, ну у тебя же муж есть. – Он указал на кольцо на безымянном пальце. – Зачем ты так?

– Ты будешь меня трахать или нет? – вопросом на вопрос ответила Даша.

Не очень ясно, зачем она с ним поехала. Просто было скучно, грустно, Глеб у мамы оставался, Сашка на дежурстве где-то. Сняли номер, какой – непонятно, свет даже не включали. Инженер этот во время секса начал спрашивать: «А муж твой так делает? А вот так? А так?»

Даше его болтовня осточертела. Она слезла с члена, отыскала джинсы на полу, оделась и ушла.

Почему женатым мужикам никто не задает вопросов? Когда мужик гуляет от жены, это нехорошо, конечно, но никому и в голову не придет спросить: а ты зачем вот это делаешь? Всем же понятно – мужчина по природе полигамен, ему нужно разнообразие, нельзя жрать каждый день одну селедку. А женщине как будто ничто не может надоесть. Она как будто по умолчанию не больно-то и хочет секса, не должна о нем особо думать, потому что секс в удовольствие, охота на него – дело мужское.

Почему женщине не положено того же? Почему она не может оставить после развода ребенка мужику, пусть он сидит с ним, – точнее, может, но общество ее сожрет, «онажемать!». Женская жизнь как будто распланирована, прожита заранее, и остается лишь кусок после пятидесяти, когда муж уйдет или умрет, и можно будет не кормить и не обстирывать, а просто доживать, выискивая: чего же я хочу? Как провести оставшиеся годы? И это очень странно, когда смысл находится вовне. Ты все время должна быть для кого-то, но не для себя. Себя ты должна раздать другим, в них раствориться, если ты и правда хороша.

Женщине положено быть доброй. Понимающей. Побритой в стратегически важных местах, готовой к сексу и минету. Положено дружить с мамой мужчины и его родней, спрашивать у них советы и рецепты. Если потребуется, глотать обидные слова, поступки, сперму. Спрашивать у мужа, когда поехать в отпуск, а не решать самой. Готовить вкусно. Зарабатывать. Не изменять. Не пить. Не ругаться матом.

Да пошли они все на хер с их хотелками.

Домой после работы не хочется. Гадать опять, в каком настроении явится Саня, весь вечер в напряжении. Если в хорошем настроении, то жить можно, но в пяти случаях из шести оно будет говно, потому что работа у Сани не сахар. Придет трезвый – это еще не страшно, побурчит и спать завалится. Будет пьяный – тут уже возможны варианты.