— Ну не совсем. Хотя… Впрочем, ладно, скажи-ка мне лучше, почему ты такой лощёный и модный. Не переметнулся ли случаем на другую сторону Луны, — рассмеялся Майозубов.

— Скажешь тоже, меня же жена не поймёт, — отшутился Миша.

— А что тогда с тобой?

— Я, грешным делом, стал частным фитнесс-инструктором, приобщаю к спорту богатеньких буратинок в строго индивидуальном порядке.

— Ну ничего себе смена карьеры, и как тебя только угораздило с ментовских хлебов на эти галеры залезть?

— Да всё просто, я удачно ломаю стереотип. Ну ты же знаешь, скучающая молодая жена нувориша ходит на фитнес, а там накаченный молодой красавчик, что уже само по себе довольно неприятная для мужей двусмысленность, а я, прикинь, не молодой, женатый и на морде у меня ментовка написана, короче, ревновать, вроде, как и не надо, ко мне даже очередь стоит, занят с утра до вечера.

— И что же, Миша, барышни совсем не пристают?

— Всяко бывает, но я погоняю такую на тренировке чуть пожёстче и она охает потом от перегруженных мышц.

— Как же ты нелюбезно с девушками поступаешь, — рассмеялся Майозубов.

— Знаешь, кому очень надо найдут в другом месте, а у меня имидж и хороший доход, я своим спиногрызам по квартире купил, так что пока с долгами не расплачусь, дон Жуана включать не намерен, да и вообще, я не по этой части. Ну да ладно, про меня всё ясно, сам-то как?

— Ну чуть меньше, чем через три недельки, скорее всего, похоронишь меня.

— Ты что, шутишь что ли?

— Какой шутишь, я ж тебе говорил, поэты долго не живут, если они гениальные, конечно.

— Болен чем-то страшным?

— Вовсе нет, видимо, просто время подошло.

— А побороться за жизнь не хочешь?

— Даже не думал об этом особо…

— Ну ты даёшь, Аристарх, удивил. Впрочем, ты всегда странным был.

— От судьбы, Миша, не уйти…

— Вот тут ты точно прав, поэт: от судьбы не уйти… Знаешь, вот моя визитка, набери, вечерком, если настроение будет, а я коньяка куплю. Лет пять, наверное, уже не пил, всё не до этого было, а тут сам Бог велел, но сейчас давай простимся, у меня занятие через час, пойду на одну «спортсменку» обруч надевать, а туда ещё добраться надо.

— Позвоню… Пока, Миша…

— Пока, поэт…

Майозубов смотрел, как огромный Миша уверенно переходит через сквер и думал над тем, как прекрасен мир и всё, что в нём находится, что, впрочем, не отменяло индифферентного отношения к грядущему окончанию собственного воплощения. Годы, которые так и не удалось осознать в полной мере, принесли некоторое безразличие — поэт чувствовал себя одиноким наблюдателем, безвольно сидящим на берегу реки-жизни. Воды времени медленно текли мимо, отражая бесчисленное количество историй и событий, а он излучал странное спокойствие и пустоту и будто бы не видел невероятных подарков судьбы. Поэзия подняла Аристарха над суетным миром, но при этом спрятала множество простых и понятных обычному человеку вещей, создав свою собственную экзальтированную вселенную, которая существовала вопреки всем установленным правилам. Возвышенные эмоции, напитывались восторженным вдохновением и превращались в поэзию, которая выливалась на бумагу множеством буквенных символов. Впрочем, всё, как обычно, и вот он опять достаёт блокнот, неторопливо записывая пришедшие в голову строки, словно бы уверен, что кто-то когда-либо их всё-таки прочитает.

Днём раньше, днём позже,

Терпенье иль воля

Беззвучный души разговор

Другие миры и другие просторы

Небесного старца укор,

Да всё проходяще и всё преходяще,

Сансары крутится кино

Небесные птицы в попытках проститься,

Стучатся крылами в окно

Деянья, стремления, усталость — награда,

Бессмысленность — мера и суть,

Свет яркий, привычная боли ограда

И вновь начинается путь…

Гений не ждал понимания, отражая стихами собственное видение подлунного мира, однако, созданная Создателем реальность оказалась вовсе не так проста и поэтому беспокойство, которое почувствовал поэт, открыв утром глаза, материализовалось в конкретные действия, которых Майозубов пока не мог увидеть.

Шиманская подъехала к своему дому располагающемуся недалеко от станции метро Тульская, удовлетворённо потянулась и, выйдя из такси, направилась к подъезду. Она немного устала, но яркий эмоциональный вихрь всё ещё кружил впечатлительную девушку. У стоящего неподалёку огромного чёрного внедорожника, тихонько опустилось тонированное стекло, оттуда вылез объектив фотокамеры и запечатлел, как та открывает дверь. По прошествии пяти минут, огромная машина завелась и вальяжно выехала со двора, а почти сразу, вслед за ней, стартанул почти неприметный синий форд «Фокус».

Новый сценарий креативного Создателя получил дополнительный импульс к раскрытию сюжета, превращая в общем-то обычную жизнь Эвелины в часть запутанной детективной истории. Правда, она пока ещё жила в своём мире, ничего не подозревая о происходящем и улыбаясь, вспоминала время, проведённое с поэтом, инфернального Бориску, и что уж там скрывать — умопомрачительный секс. Меж тем, синий форд, проехав пару километров за внедорожником, уступил место другому малоприметному авто, которое продолжило слежку до тех пор, пока преследуемая машина не въехала в ворота американского посольства.

В это время Майозубов неторопливо спустился на набережную и задумчиво брёл в сторону «Воробьёвых гор», он прощался с незнакомой ему Москвой две тысячи двадцатого года и искал знаки, которые бы подсказали, сколько дней осталось. Внезапно прощальные мысли покинули разум поэта, тот душевно рассмеялся красоте суетного города, посмотрел на теплоходик вальяжно плывущий по реке и задумался над тем, что ему действительно близко и дорого. Восхитительная Шиманская беззастенчиво вскружила голову гения, сломав привычную схему взаимоотношений Поэт и Муза, отчего Аристарх впервые в жизни скучал, желая повторить волшебные минуты общения. В этот раз хотелось не привычно поменять одну Музу на другую, а ждать именно эту. «Да прямо изврат какой-то», — чуть слышно прошептал Майозубов и широко улыбнулся странному озарению, с удивлением понимая, что действительно жаждет именно этого.

Затем поэт задумался, о множественных изменениях, произошедших внутри него самого, важным открытием стало то, что он почти лишился полярности в оценках. Если раньше восприятие рождало спор между внутренним патриотом, и, в известном состоянии сознания — либералом, то теперь устоявшийся глубинный конфликт не имел смысла, так как уверенная консервативная позиция, словно получив дополнительный импульс, стала настолько прочной, что остальное потеряло всяческую значимость, а ущербность либерализма, начисто отрицающего Создателя, раскрылась во всей красе. Теперь бы даже алкоголь не сделал либеральные взгляды привлекательнее — «некрасивая девушка», рождённая воспалённым умом и эго так и оставалась безобразной, лишённой души куклой.

Аристарх смотрел на величественную Москву, понимая, что это достойная столица огромной страны, в которой ещё сохранились традиции богоискания, чести и доброты. Впрочем, возможно, и тут либеральная мораль затмила