Сказано – сделано. Отправился на кухню, вытащил из котла кусок мяса, отрезал от него небольшой кусочек. Острым ножом измельчил его, потом раздавил, расплющил, перетер обычной скалкой, которой Леван раскатывал тесто для лепешек, собрал получившуюся липкую кашу и бросил ее в глиняную кружку. Зачерпнул из котла густого бульона, уже остывшего после варки, налил в мясо. Размешал, создав что-то вроде мутного травяного отвара. Попробовал – вполне приемлемо, есть в бульоне немного соли, но вполовину меньше, чем нужно, на вкус Ангуса. Ведь не надо пока что младенцу есть слишком соленые блюда. Подошел к так и стоявшему у решетки Конору, левой рукой взял его за шейку, правой поднес кружку ему ко рту. Спохватился – выругался, убрал кружку от розового ротика возмущенного обманом мальчишки, поставил кружку на стол, пошел в кухню за ложкой. Вот что значит редко кормить ребенка – совсем забыл, как это делается! Решил, что тот сможет пить из кружки! Вот же болван… нет, не младенец – он, Ангус, Великий Лекарь!

Помешал в кружке, подняв со дна густую взвесь, осторожно зачерпнув, поднес деревянную ложку ко рту младенца, залил в рот, придерживая головку ребенка. Тот с видимым удовольствием всосал содержимое ложки и радостно заприседал на месте – понравилось, точно!

Скормив младенцу содержимое кружки, остановился – хватит пока! И так уже слишком много – если у парнишки возникнет «мясное отравление», как у всех младенцев, слишком рано перешедших на питание мясом, нужно будет еще успеть вытащить парня из Загробного мира, пока душа этого прыгуна не устроилась там до следующего перерождения. То есть навсегда. Нет, Ангус не верил в сказки про перерождение. Умер – значит, умер.

Всю дорогу до города они молчали. Не потому, что не любили друг друга – это слово вообще не было принято в Братстве. Как и «дружба». Если завтра Белый Веер прикажет тому же Левану убить Хесса – Леван сделает это, не задумываясь ни на секунду. Это правильно, это согласно Уставу Братства. Нет важнее воли Братства, и Старший Брат – выразитель ее.

Потому многие Братья – большинство, почти все – не заводят семьи. Если он сам попадет в немилость к Братству – уничтожат не только его, но и всю родню. Жену, детей – всех. Почему? Да потому, что они будут мстить.

Впрочем, такое бывало очень редко. Убийство Братьев, а тем более их родни. Из Братства не уходят, да и незачем – Братья не испытывают нужду практически ни в чем; еда, одежда, крыша над головой – на все это денег хватает с лихвой. В том числе и на секс, а публичных домов всюду полно. Плати и получай все, что хочешь.

Городских преступников и в самом деле надо было уничтожить, да так, чтобы не оставить никого у себя за спиной. Убрать всех, кто мог знать о походе отряда за город. Осуществить такое несложно – двум матерым, опытным убийцам ничего не стоило это сделать, а руки мочить в крови – не впервой. Только вот раньше они убивали ради денег, ради выполнения заказа, приказа Старшего, теперь предстояло устранять врагов ради самих себя. Что, впрочем, не имело особого значения. Делай то, что правильно, или, скорее, то, что считаешь правильным, – а Братство и Создатель разберутся, надо ли это было делать.

Городские ворота прошли уже перед самым закатом, почти в темноте, и одинокий стражник, сидевший на скамье у механизма поднятия решетки, проводил двух путников мимолетным взглядом, скучным и тоскливым, как пыльный придорожный куст полыни. Чем могут быть интересны два невидных парня, одетых так, как одеваются мелкие купцы и лавочники? Встретишь этих двоих, посмотришь на тусклые лица и через пару секунд забудешь, чтобы не вспоминать уже никогда. В мире есть гораздо более интересные вещи, чем два придурка, не заработавшие даже на лошадь и потому вынужденные добивать свои старые башмаки.

Кстати сказать, за лошадьми, само собой, предполагалось отправиться завтра, к полудню, когда у лошадников схлынет поток желающих приобрести особо ценных лошадей. Завтра как раз базарный день, седьмой день семидневки, когда в город съезжаются торговцы и покупатели с окрестных городков и селений. В том числе чтобы выставить своих лошадей на продажу.

Тут была одна особенность лошадиной торговли: несведущий небогатый человек пойдет покупать лошадь как можно раньше, боясь, что расхватают самых лучших, самых недорогих по цене лошадей. И ошибется. Покупать надо на склоне дня, ранним же утром хитрые торговцы сознательно завышают цену – именно по той причине, что покупатели тащатся на рынок уже на рассвете, рассчитывая купить что-то стоящее за совсем уж малые деньги. Почему-то считая, что он здесь один такой умный и больше никто в целом свете не догадается, как и когда надо покупать хороших лошадей.

В полдень, когда поток нетерпеливых и дураков (что часто суть одно и то же) уже схлынул, цены начинают снижаться, и вот тогда уже можно купить что-то стоящее и за вполне приемлемые деньги. Если как следует поторговаться, конечно.

В конце дня уже останутся только хромые и больные лошади или те, продавцы которых оказались слишком жадными или упертыми, чтобы все-таки снизить цену до вполне себе реальной.

Леван и Хесс выросли на улицах города, потому всю эту кухню отлично знали. И не опасались прогадать – тот же Хесс великолепно разбирался в лошадях, и у него был дар отличать хорошую лошадь от больной, убогой, специальными средствами взбодренной до состояния веселого жеребчика. Если и были в мире мошенники жаднее, подлее, изворотливее торговцев лошадьми, ни Леван, ни Хесс таких не знали. Скорее всего, таких негодяев и не было на всем белом свете.

Изредка поглядывая на темнеющий горизонт, парни шагали по уличной брусчатке, зорко осматриваясь, проверяя, нет ли за ними слежки, не крадутся ли за спиной лазутчики врага. Это впиталось в кровь с самого детства, еще с тех пор, когда Хесс и Леван добывали пропитание воровством, пытаясь выжить на этих пыльных, прокопченных дымом очагов городских улицах.

Когда они попали в Братство, у них были разные наставники, но обучали их одному и тому же – как эффективнее убить человека, оставшись при этом в живых. А еще – как убить себя, чтобы не сдаться врагу и не выдать тайну Братства. Главную тайну – тайну его существования.

Они сняли комнату на двоих в одной из неприметных гостиниц, коих имелось в Ангоре не меньше двух десятков. Комната не очень большая и не очень хорошая, с точки зрения обычного человека, но ее главным достоинством было наличие примыкающей к зданию гостиницы конюшни, задняя стена которой выходила в глухой переулок, заканчивающийся тупиком. В этом переулке никто не жил, на него выходили задние ворота той же гостиницы и двух купеческих особняков, отгородившихся от мира высокими каменными заборами. Возле конюшни росла огромная шелковица, которая в сезон созревания забрасывала всю округу черными переспелыми ягодами, так любимыми уличной детворой. И Хесс, и Леван прекрасно знали эту добрую шелковицу, пережившую несколько поколений уличной шантрапы и намеревавшейся пережить еще вдвое больше поколений людской мошкары, такой же долговечной, как комары или слепни, с точки зрения деревьев-долгожителей.

Эта шелковица хороша была не только тем, что мелкие воришки, у которых совсем уж притупился инстинкт самосохранения, могли бы проникнуть в комнаты постояльцев по ее раскидистым ветвям и разжиться звонкой монетой, но и тем, что по ней можно было спуститься в переулок совершенно незаметно для окружающих и так же незаметно вернуться обратно. Не используя при этом никаких особых приспособлений, кроме «Тигриной лапы» или «Кошачьей лапы», с привязанной к ним тонкой и очень крепкой веревкой.