Сталин однажды и говорит мне:

– Экспертиза, Рука, установила, что ликвидированнаятобой немецкая овчарка была, действительно, бешеная собака. Подозрительнодругое. Владелец одной соседней дачи и хозяин собаки троцкист Кудря ИлларионМатвеевич бесследно запропастился. В прошлом он очень досадил мне. Дал вприсутствии Ленина пощечину, от которой не застрахован даже Сталин.Политический враг. Жесток, как десять вместе взятых Неронов… Отъявленныймарксист-догматик. Правда, удачно ликвидировал оголтелую аристократиюЛенинграда и помог мне в двадцать девятом. Займись им. Я хочу посмотреть, начто ты годен. Мы уничтожили царский правопорядок. Каноны классической юстициивыкинули на свалку истории. Поэтому наши следственные органы и правосудиедалеки от совершенства. И поэтому же будь свободен в своих дейстеиях, Рука. Яобязан тебе, но ошибок не прощаю. Валяй!.. Сами понимаете, как я тогдазагорелся, и как заиграла кровушка моя, моя плоть, навечно заключенная втюрьму! Первым делом обследую покинутую, заколоченную Кудрей дачу. Тоже, вродевас, нахапал дерева, кожаных диванов из графских гостиных, картин, бронзы,фарсрора и прочего барахла… Все вы, как один, сволочи, умрете в борьбе заэто!.. Обследую. Явно бежал Кудря. Интуиция сработала. Чуял, что скоро –крышка. Слился, небось, с массами или сиганул в Турцию. Обследую дачу.Подготовки сыщицкой – никакой. Только страсть, бешеная охотничья страсть иинтерес взглянуть на отношение палачей к собственной боли, к унижению, кнеминуемой смерти. Не нахожу, увы, ничего, что подсказало бы мне хотя бы направлениепоиска. Решаю объявить розыск. Стою тупо на участке, детектив вонючий, трухаюСталину на глаза попасться и вдруг: ж-ж-ж-жу, зазвенели мои жилушки в резонанссо случайностью, не замеченной, конечно, в тот именно миг, но приведшей меня нис того, ни с сего к собачьей конуре. Вернее, это была не конура, а собачийдомик, чем-то напоминавший мавзолей. Пирамидка такая деревянная. Только стесаныграни, наляпаны резные планочки, чтобы не сквозило слишком явное сходство сизвестным шедевром архитектуры. Пародийность конуры была очевидна. Наверное,бежавший троцкист одинаково относился к своим двум врагам, умершему и живому.Цепь с ошейником наборным и чеканкой «Альфа». Ошейник не перетерт, не сброшенпсом, а снят него кем-то. Присел я. Смотрю на громадные, просто громадные,обглоданные Алфой, целые, неразрубленные даже бараньи тазы, свиные ноги скопытами и думаю: что же это за печь такая охуенная, если в нее целый хряквлазит? .. На даче такой нету. Углей и вертела на участке не видать. А главное,обожжены копыта и края костей дочерна, до хрупкости, до полного праха! Ну-ка,думаю, Вася, проверь версию! Все ж-таки ты не голову, а жопу обморозил напроклятой колодине.

Хотел сначала взять с собой человека три из особого отдела,к которому был прикомандирован по звонку Сталина. Потом передумал.

Взял пару «несчастий» на всякий случай и машину. Валяй,говорю шоферу, в крематорий! Есть – в крематорий!

Вечер. Дождь. Тоска. А если я ошибся? Тоска и дождь.Подъезжаем.

Стучу в железные ворота. Никого. Перемахнул через них сверха подъехавшей «Эмки». Захожу в сторожку. Сторож, как это ни странно, мертв.Не остыл еще. Возможно даже, умер от моего стука. На столе – бутылка. Наполу – выпавший из рук стакан в луже водки. Не успел сторож опохмелиться. Удар.Удачная смерть…

Вы считаете, что лучше подохнуть, опохмелившись?.. Я так несчитаю… У нас разное отношение к предсмертному состоянию… Я думаю, что лучшевообще не пить…

Мертв – так мертв. Приказываю шоферу, открые ворота,подъехать, желательно потише, к самому крематорию. Дождь. Отвратительное сероездание закрыто. Ищу черный ход. Нахожу. Лестница ведет в подеал.

Оттуда доносятся голоса лиц мужского и женского пола, какпишут в протоколах допросов. Смех, кажущийся похабным и на расстоянии… Я был вштатском, хотя Сталин с ходу сделал меня лейтенантом. Форму я люто ненавижу посей день.. . Человек десять там, думаю. С двумя маузерами и парой кулачинсправлюсь. Вынимаю из кобуры «несчастье»… Постоял под дверью. Пир там у нихгорой. Тосты, блядские шуточки, треканье насчет мировой революции. Суки, думаю,позорные! Мало вам блядей и вина! Вам еще мирового бардака не хватает! Достаюиз кобуры второе «несчастье». Встаю на корточки.

Смотрю в замочную скважину… Ба! Вот тебе и классовая борьба!

Стоит посередине странного, не имеющего правильных очертанийпомещения стол… Я подчеркиваю, что это было именно помещение, то есть низкийзакопченный потолок, одна стена выгнутая, полукруглая.

Другая – мерзко вогнутая – образовала с полом тупой угол.Под потолком виднелась какая-то черная ниша. Стена третья была, как я понял,собственно вратами самого крематория. Частью обгорелый, потрескавшийся от жаракафель, частью сталь раздвижных створок о глазками амперметры, вольтметры,градусники, кнопки-лампочки, дввнушительных рубильника «Симменс». В общем,изломанное безрассудно, случайно или вынужденно, пространство помещение былонежилым и отвратительным. Посередине, хотя опреде лить середину такогопространства очень нелегко, стоял про долговатый, типа теперешних журнальных,длинный низкий стол. На столе, на железных носилках с колесиками лежал жаренаясвинья… Не поросенок, а свинья… Не понимал гражданин Гуров, зачем вампонадобилось такое уточнение. Свинья лежала…

Ах, это по вашему личному распоряжению она была выдана смясокомбината собутыльнику Кудре?.. И опять же только случайность помешала вамбыть в том обществе с девушкой? Потрясающе!.. Вам не удалось отправить женуЭлектру в Большой театр, и вот – наша встреча снова отложена на десятки лет! ..

И это была не свинья на самом деле, не чушка, а молодойхряк… Я потрясен!.. Лежал на столе молодой жареный хряк, похожий на загорелогов Сочи ответственного работника, разомлевшего и додремавшего до солнечногоудара Зелень. Огурчики-помидорчики, грибочки, бутылочки. В посленюю очередь яобратил внимание на гуляк. Они как бы попадали до этого в поле моего зрения. Ихбыло, что то странно, всего четверо. Но шумели, болтали, взвизгивая хохотали иорали так, словно их было рыл восемь – десять. Сидели они на красных пуфикахсовершенно голенькие. Только на башке одного прекрасно сложенного брюнетакрасовалась турецкая феска с кисточкой. Я тогда не ошибся. Это и был Кудря –троцкист, романтик мировой революции, садист, ворюга и палач. В нос мне изскважины замочной бил жареный душок и духота… Окон, кстати, в помещении небыло… Толкнул тихонько дверь. Открыта. Вхожу. Меня не замеют. Подхожу ближе кстолу в тот момент, когда Кудря старинным тесаком начал отрубать хряку голову.

– Жаль, что это не Сталин! – сказал он.

– Р-руки вверх! – гаркаю. Твари, привыкшие к безнаказаннсотии собственному произволу, не успев сообразить, что к чему, тут же вскидывают,как говорят шакалы-урки, сушить лапки на веревочке. Тесак старинный так иостался в загривке хряка. Полный бокал застыл в поднятой руке второго гологогуся, и красное вино через край стекало ему по ладони и локтю в волосатуюподмышку. У блядей трепетали от дрожи алые и розовые ноготки. Заострилисьгруди, побледнели соски… Все, как сейчас, помню… Мне бы только не забыться: ужочень аффективно вживаюсь я в воспоминание…