— Ах, какой работник. Волшебные пальцы у тебя, Плетёнщик. Верно, кому-то летний сон творишь?

— А то как же, — довольно отозвался Исъяль, даже не шелохнувшись, но Янсрунд слышал по голосу, что его рады видеть. — Знаешь ли, господин мой Холод, твои наряды прекрасны и ослепительно чисты, но для творца важны все краски. Лето — тоже хорошо.

— Хорошо, — рассмеялся Янсрунд. — Но только не тогда, когда приближается к моим владениям.

Тот фыркнул:

— Ой, будто кто-то здесь его боится. Или… — бросил он хитрый взгляд, и бездонные глаза вспыхнули пурпурным светом, — опасается. Во дворце-то ей-ей как горячо, господин мой. Уж я-то знаю, я-то пригубил вчера огненного вина кошмаров твоей гостьи. И уж точно от них не пахло ни морозным днем, ни хрустящим снегом. А…

— Вот славно, — улыбнулся Янсрунд, и Исъяль на мгновение прищурился, словно пытаясь прочитать, что творится в душе его господина.

Руки Янсрунда легли поверх рук Плетёнщика, длинные красивые пальцы накрыли иглы, творившие изумрудный сон.

— Пусть так и будет, — шепнул Повелитель Холода на ухо Исъялю. — Пусть следующий её сон дурманит сладостью южных вин и бездонной ночью, разлитой в прекрасных глазах. Пусть ночная греза пахнет полынью и чьей-то кожей, пусть кружит голову хмелем и жарким стыдом, что нельзя отдаться, а так хочется…

Изумрудное кружево вспыхнуло ярко-алым светом. Стало горячим. На лице Плетёнщика, отражающемся в гладком зеркале сталактита, появилась улыбка. Он сообразил, что хотел от него Янсрунд. Что ж, это можно. Раз надо господина порадовать. Да и гостья… в обиде не останется.

— Хорошо, я тебя понял, — шепнул он тонкими губами, всё еще тянущимися в улыбке. — Всё будет: и жар, и ласка, и запретный огонь. И маяться с утра будет так, что не сможет и в глаза посмотреть.

— Умница-а-а, — довольно протянул Янсрунд. — Как же приятно с тобой иметь дело.

Плетёнщик щелкнул пальцами, на алом кружеве возникли зеркальные осколки.

— А чтобы слаще было, — хрустально прозвенел его голос, — ты тоже всё увидишь и почувствуешь, мой господин.

* * *

На дне не бывает громко. Но нет и безмолвия. Бесконечный шёпот, заливистый и жаркий, непрерывный и нарастающий, заполняет собой каждую каплю воды. Все течения — говорят, все волны — не молчат.

На дне не бывает жарко. Но и замерзнуть невозможно. Солёная вода на губах, на коже… в лёгких. Только хавманы и хавфруа могут, смеясь звонко и чуждо, плавать под толщей северных вод, не боясь ни силы, ни старости моря.

Морские псы прячутся за огромными камнями и воют в самые лунные ночи. Только нельзя услышать этого воя обычному человеку, живущему на земле. Лишь почувствовать неясную смутную тревогу, глянуть в сторону плещущих волн холодного моря и вознести молитвы и хвалу Леле Славной и Бранну-Огню, берегущим мир от чудовищ и древнего страха.

Гунфридр ждал. Он знал, что его гость задерживается намеренно, не спешит явиться пред очи морского владыки. Любит испытывать терпение. Да-а-а… хорош гость, и ведь не скажешь ничего. Вообще удивительно, что решил навестить старика. Хотя, конечно, ещё вопрос, кто тут старик…

Он появился бесшумно. Заполнил всё вокруг непроницаемой тьмой, разлил тягучую тьму везде, где только мог дотянуться. Лишь не коснулся Гунфридра. Морской владыка ему не друг, но и не враг. Нет споров между повелителем вод и бесконечным Мраком. Нет, но… всегда могут появиться.

— Давно не виделис-с-сь, — прошипел гость.

Ни фигуры, ни очертаний — сплошной клубящийся густой туман. Черный, словно бездна за краем Маргюгровой пучины. Впрочем… неверное сравнение. Как с чем-то можно сравнить саму тьму?

— А разошёлся-то, — хмыкнул Гунфридр, — совсем никакого уважения к моим сединам. Ай-ай-ай, нехорошо.

За клубящимся ониксовым туманом на мгновение проступили резкие черты лица, вспыхнули яростным жутким огнем глаза. Улыбка, еле слышный смех, взмах подобием руки.

Тьма отхлынула назад, освобождая прозрачную воду.

— Не гостеприимен, — посетовал Мрак. — Я к тебе со всей душой. А ты-ы-ы…

— А я, — ни капли не смутился Гунфридр и лениво провел пальцами по оставшемуся сгусточку тьмы, что так и не пожелал рассеиваться. — Присаживайся, господин мой Мрак, поговорим.

От того не укрылась ни ирония, с которой обратился морской владыка, ни затаившаяся в его губах улыбка. Оба сильны, оба знают, чего хотят. Но вынуждены пойти друг с другом на переговоры, так как общая беда может стать куда серьёзнее, чем предполагалось.

Возле Гунфридра и Мрака закружило бирюзовое сияние. Миг — возникли напротив два высоких кресла с подлокотниками в виде голов водяных линормов. Между богами появился прямоугольный стол. Крышка его была бугристой и неровной, словно морское дно. И в то же время красивой, полупрозрачной, будто вырезанной из огромного опала. Мягкий голубоватый свет исходил от стола вверх, отбрасывая на обоих холодные отблески.

— Морской владыка, да будет твой край благословенен, — прошелестел Мрак.

Гунфридр расхохотался:

— О да. Знаешь, что сказать. От тебя-то особенно благословение… будет полезным.

— Польза бывает разная, — невозмутимо отозвался Мрак, туманным подобием руки подпирая голову. Точнее, тоже подобие её. И вроде видны какие-то человеческие черты… и тут же пропадают.

Что поделать, вроде бы ему это и не особо надо, но нравятся Мраку люди. Разумеется, исключительно с его точки зрения. Вот и не прочь принять их облик.

— Что ж, — заметил Гунфридр. — Тогда приступим. Слушаю тебя. Что-то новое и интересное, или же решил поворошить пепел давно минувших дней?

Мрак поморщился. Прошлое он, конечно, любил. Особенно, когда кто-то забывал о давних долгах. Напоминал внезапно и очень жестоко, хотя и считал, что жестоко — это явно не о нем.

Струящаяся чернота окутывала его с ног до головы, ловя голубоватое сияние и рассыпая тысячами искр кругом. Гунфридр ждал. Торопить Мрак — дело бесполезное. Не любит он этого. Но в то же время внутри, несмотря на почтенные года, шевелилось задорное любопытство. К чему так издалека пытается подготовить Мрак?

— Минувшее меня пока не тревожит. О нас-с-стоящем поговорить хочу, — выдохнул собеседник.

Худая рука с нереально длинными пальцами без ногтей легла на поверхность стола. Медленно-медленно, будто время остановилось, с кончиков пальцев потекла тягучая тьма. Окрасила четверть стола, превращая опал в смолу. Застыла, словно раздумывая. А потом очень медленно потянулась дальше.

Гунфридр молча следил за происходящим. Ох, Мрак, любишь ты наглядность. Вот лепешкой и рыбкой солёной не корми, дай только устроить какое представление. Особенно из тех, что больше подходят для фокусников на ярмарках. Хоть и бог, а пошалить обожает. А если ещё не видит никто из смертных, как балуется Владыка Мрака, так тем более — милое дело.