— Когда люди замерзают, им становится тепло.

Неслышный шепот на грани сна и яви. Холодное дыхание сзади, так близко, что волосы чуть шевелятся. И ледяные пальцы томительно медленно проводят по обнаженной шее… Опасно, сладко, стыдно — и от их прикосновения по телу катится горячая волна. Почему горячая, ведь пальцы — холодные?

Она все-таки пошевелилась. Беспомощно попыталась приподняться на локте, сбросить томное оцепенение.

— Тш-ш-ш… — послышалось за спиной так тихо, что казалось, будто звуки проникают не в уши, а чувствуются кожей, словно прикосновения. — Лежи… Лежи спокойно. Сегодня холод тебе не враг.

И снова — дыхание, прикосновение и странный перезвон, будто где-то далеко звенит, рассыпаясь, лед. А пальцы — она могла бы поклясться, даже не видя их, — тонкие и белые, как снег. И касаются так уверенно, небрежно…

— Кто… ты…

Губы не слушались. И тело — тоже. Вот так, наверное, и застывают в смертельном сне замерзающие. Но ей ведь не холодно? Ей тепло, даже жарко. И нет сил пошевелиться, даже когда одеяло ползет вниз, и зыбкое ощущение безопасности вмиг исчезает.

— Я? Сон. Просто сон.

Йанта хотела что-то сказать, воспротивиться, но вместо этого невольно глубоко вздохнула. Конечно, она сейчас проснется, сбросит постыдную слабость… Но вместо холодного, ничем не пахнущего воздуха комнаты её легкие наполнились острой морозной свежестью. Запах стужи, такой же колкий и опасный, как бесстыдные прикосновения, опускающиеся все ниже.

— Отпусти, — прошептала она, понимая, что не может даже пошевелиться. — Не надо…

— Не надо — что? Так? Или — так?

Пальцы ласкали и гладили её спину сквозь ткань, показавшуюся вдруг очень тонкой. Надо было ложиться одетой, чтоб не замерзнуть, но она терпеть этого не могла, вот и сняла все, кроме рубашки. А пальцы уже бесстыдно скользнули под подол — и Йанта всхлипнула, таким острым, почти болезненно приятным оказалось их скольжение по голой коже. Холодно. Жарко! Сла-а-адко… Отпусти… Нет, еще…

Она все-таки дернулась в попытке хоть что-то изменить, и вдруг поняла, что связана. Не веревками или ремнями, нет. Чем-то куда более жутким.

Больше всего это было похоже на паутину. Тонкую блестящую паутину, но не бесцветную, а переливающуюся всеми оттенками радуги. Малиновый, изумрудный, янтарный, фиолетовый… Она опутывала Йанту целиком, уходя под одежду, и там, где тонкие нити касались тела, в него проникала сладкая истома.

— Смерть от холода, — прошелестел тот же ласково-насмешливый голос, кажущийся знакомым, — самая нежная. Самая добрая и милосердная. Это единственное, что есть милосердного в холоде. Тш-ш-ш-ш… Не сопротивляйся. Ты же хочешь… сама хочешь. Разве это не приятный сон?

«Если только это… сон», — хотела сказать Йанта, но губы окончательно отказались её слушаться. Цветное марево паутины дрожало над ней, нити шевелились, гладя кожу, и эти ласки смешивались с ощущениями неги, разливающейся от пальцев незнакомца. Впрочем, незнакомца ли? Йанта никак не могла вспомнить имени. Но помнила надменное лицо с крутым изломом бровей, узкие губы, на вид такие жесткие, и глаза — чистый лед. А еще волосы, длинные, снежно-белые, гладкие… Холодная высокомерная красота. Ведь не может быть, чтобы…

— Не спорь с холодом, ворожея. И узнаешь, каким горячим он бывает.

Паутина по-прежнему не давала шевельнуться. Да и не хотелось. Ведь это сон. И скользящая с плеч рубашка, широкий ворот которой расшнуровали из-за спины чьи-то пальцы — тоже во сне. Одеяло давно на полу, но холод отступил — Йанте и вправду стало жарко. Обернуться бы, посмотреть в глаза… Что она делает, почему лежит, не сопротивляясь? Ведь она же не хочет позволить…

— Почему? — отвечая на её мысли, шепнул голос, похожий на звон льда. — Почему не хочешь? Разве тебе плохо?

А правда — почему? Что может помешать? Ведь сдаться так приятно, сладко. Нет, она не должна. У неё… Теперь память нашла имя быстро, вытолкнув его из темных глубин, но язык по-прежнему не ворочался. Фьялбъёрн. Её капитан и ярл, её… возлюбленный.

— Но это лишь сон, — мягко успокоил голос. — Всего лишь сон. Ты же не боишься снов? Хорош-ш-шая моя…

Звон превратился в шелест, Йанта снова беспомощно всхлипнула. Тонкое полотно рубашки стекло с тела, повинуясь тем же ловким пальцам. И паутина — ах, как жарко и хорошо от нее. И от гладящих обнаженную кожу ладоней, таких умелых, терпеливо-спокойных. Как стыдно и приятно понимать, что ты ни в чем не виновата, потому что просто не можешь сопротивляться, даже двинуться не можешь без чужого позволения.

— Вот так… да… кр-р-расивая… гор-р-рячая… — мурлыкал за спиной её пленитель, бесстыдно выглаживая плечи и грудь, бедра и живот. — Расслабься…

Йанта облизала губы. От собственной беспомощности непонятным образом было еще приятнее. Да, она хотела расслабиться. Хоть ненадолго довериться кому-нибудь, положиться на чужую силу и волю, позволить управлять собой. Это было совсем не так, как она уже привыкла с Бъёрном. Драугу она доверяла, отдаваясь легко и свободно, веря, что ей не сделают больно и ничем не обидят. А сейчас сердце замирало от осознания, что существо за её спиной — ну не человек же это — опасно до умопомрачения. Что здесь его владения, где повелитель стужи всесилен, и если сейчас его пальцы ласковы, а речи нежны, то это лишь потому, что хищнику нравится играть с жертвой.

Но разве самой Йанте не нравится быть жертвой такого хищника? Она снова облизала сохнущие от внутреннего жара губы. Ведь… хорошо же? И хочется растаять, разомлеть, подчиниться… Все равно тело не слушается, так что же поделать? И мысли путаются, и хочется податься назад, выгнуться, прижавшись, и так чудесно плыть в изумрудно-алом мареве, принимая обжигающе-ледяные ласки.

— Хорошо… — то ли спросил, то ли сообщил её мучитель. — Вот так… правильно.

Легкий толчок опрокинул Йанту на спину, и в полутьме, которую не могли рассеять слабые отблески мертвого пламени, она все-таки увидела лицо — ледяное совершенство. Длинные белые пряди, обрамляющие нечеловечески прекрасные черты, рассыпались, их кончики мазнули Йанту по голой груди, задев соски, и если бы она могла — закричала бы. Её словно полоснули клинком изо льда, острым и холодным, только вместе с болью по груди разлился жар, плывя по всему телу волной возбуждения. А ведь это всего лишь волосы…

Глядя в непроницаемый лед серебристых глаз, Йанта тихонько застонала, стыдясь своего стона и не в силах сдержать его. Узкие губы растянулись в холодной улыбке. А потом, наклонившись, Янсрунд её поцеловал. И это снова было немного больно и невыносимо приятно. Будто разряд молнии прошел от макушки к ступням — она выгнулась, не владея собой, невольно прижавшись к прохладному телу сверху и жалея лишь, что руки связаны. Обняла бы или ударила — она и сама не знала.

Зажмурившись, она горела в холодном огне, боясь открыть глаза и снова увидеть лицо над собой, как никогда чувствуя свою беспомощность. Все не так, все неправильно. Но как же невыразимо хорошо…