Ярослав рядом с телом женщины, в которую он совал свой член? Я надеялся, что он хотя бы не захочет сделать это снова.

Я уже видел, как Сагир резал труп, с которого недавно слез. Нежно, как будто продолжал заниматься любовью. И с огоньком. А как это делал Ярослав?

Вдруг раздался звонок в дверь.

— Кого черти принесли? — буркнул Лаврентий, хозяин квартиры. Если кого принесли, то официально к нему.

Похоже, я нехило подпортил ему настроение.

— Милиция, откройте!

Мы с Лаврентием переглянулись. Оба сердца пропустили по удару. Почему бы не претвориться, что никого нет дома?

— Я знаю, что вы там, — ответил голос из-за двери, словно прочитав мои мысли, и начал колотить кулаком в дверь.

Пока я думал, что делать, Лаврентий пискнул:

— Что вам надо? — и разрушил сразу все мои планы. Конечно, я намеривался до последнего игнорировать вторжение закона в нашу частную жизнь.

Хотя бы потому, что за моей спиной резали труп.

— Откройте, поговорим.

— А вы так скажите, и мы подумаем, стоит ли вам открывать, — нашелся я.

— Не откроете — приду завтра с ордером, — парировали из-за двери.

— Я все еще тут, — деловито напомнили из подъезда.

— Ладно, черт с ним, — прошипел я и отпер ему дверь.

За дверью нарисовался мужчина средних лет.

— Вам знакома Кадира Марвитян? — спросил он, глядя почему-то на Лаврентия.

— О боже… — застонал я и сдал себя.

Милиционер припер меня к стенке взглядом в упор.

— Знакома, значит, — удовлетворенно крякнул он. — Ее вчера избили в вашем дворе. Соседи говорят, молодой человек из этой квартиры.

Вот же черт, а ведь ни одна занавеска не дрогнула!

Милиционер оценивающе посмотрел сначала на Лаврентия, потом на меня, и добавил, не сводя с меня глаз:

— Что-то мне подсказывает, что это были вы, молодой человек.

Я думал, как никогда не думал прежде. Нейронные связи в моем мозгу напряглись и принялись пыжиться, как бурлаки на Волге. За долю секунды я придумал кучу встречных претензий: и не представился он, и доказательств нет никаких, и дома я вчера был (Лаврентий, кивни!), и не знаю я никаких Кадир и Марвитянов, а сам ты хоть знаешь, кто мой отец?

Все это я был готов выдать пулеметной очередью в лицо незваному гостю, но не успел.

Потому что за моей спиной протяжно скрипнула дверная петля. Дверь в мою комнату была старая и я всегда ленился смазывать петли, поэтому открывалась она с ужасным скрипом, как в фильмах ужасов.

И вот раздался этот ужасный скрип. Все три пары глаз метнулись в его сторону.

В дверном проеме показалась задница Ярослава. Он враскорячку тащил что-то вперед задом, как рак.

Все мы — я, Лаврентий и милиционер, наблюдали это молча. Смотрели, как Ярослав тащит большой мусорный пакет за край, как скатерть. Он проворно вытащил его в коридор и поволок дальше, на кухню.

Сверху на пакете лежали части человеческого тела.

Смешные отрезанные ноги, казавшиеся слишком короткими. Одна из них гнилая. Глядя на два бедра сходу можно было указать то, от которого отрезали вывихнутую голень: по нему шли темные пятна, сильно выделялся узор сосудов. А еще оно выглядело будто мягче, чем здоровое, лежало на пакете мягким шматом сырого теста. Мне показалось, из него вытекает гной.

Все остальное лежало на пакете сплошной массой. Я не вглядывался.

Пока Ярослав пыхтел, мы с Лаврентием, как и милиционер, молча слушали его и созерцали попытки впихнуть необъятную кровоточащую массу в коридор, ведущий на кухню.

— Стоять, не двигаться! — вдруг заорал милиционер, опомнившись от шока, и полез к кобуре.

— Ой! — ответил Ярослав и, от неожиданности потеряв равновесие, упал лицом прямо в сырое мясо.

Хорошо, что мы с Лаврентием стояли по обе стороны от милиционера — смогли оперативно схватить его за руки и не дали даже выхватить пистолет.

— Помогите! — заорал он, — на помощь!

А мы даже не могли заткнуть ему рот.

Ярослав, поднявшись на ноги, мигом захлопнул дверь, и только потом начал с отвращением вытирать свое лицо.

— Не облизывайся только, — посоветовал ему Лаврентий.

Вот так высшие силы наградили нас сразу двумя свежими телами в то время, когда мы больше всего в них нуждались.

Но если от Румани у нас ничего не осталось, если не считать одежды, которую мы могли просто выбросить или сжечь, то милиционер прибыл к нам в полной экипировке с серийными номерами. Что делать со всем этим добром, мы не знали.

Мы решили, что посоветуемся с Ильей. Тем самым другом Лаврентия, который помог нам раздобыть форму.

(Через пару часов после того, как мы расправились с телом, он приехал. Когда мы объяснили ему суть проблемы, он сказал:

— Номер мой удалите.

И мы поняли, что он нам не поможет.)

В моргах с одеждой на мертвецах расправлялись легче. Конечно, они ведь все там профессионалы. Но своих санитаров мы растеряли, так что нам приходилось соображать на ходу.

Как славно, что с Румани разобрался Ярослав! Но у нас с Лаврентием не нашлось аргументов против того, чтобы занятьс телом милиционера, так что дальнейшие события мы разыгрывали втроем. И мы втроем точно знали, что одежду надо резать, а не снимать. Что Яростав делал с одеждой Румани, он не говорил. Многозначительно молчал. Но одежда осталась цела, точно не резал.

Лаврентий приволок из своей комнаты огромные портняжные ножницы. Я понятия не имею, откуда они у него.

Пока ножницы лежали между нами, как яблоко раздора, я выжидающе смотрел на Ярослава, а он ничего не собирался делать.

— Твоя очередь, — сказал он спустя минуту ожидания.

Он сказал это мне.

— С чего бы это?

Ярослав молча, но выразительно посмотрел в сторону мяса, которое когда-то было Румани, и я понял, что он прав.

— Разделать я смогу, — вдруг подал голос Лаврентий. — А вы двое отдохните. Женщину не смог бы, а его разделаю.

Да, не зря Лаврентию присылали туши.

Я глубоко вдохнул, задержал дыхание и отвел взгляд. На ощупь нашел край штанины. Поддев его ножницами, начал резать. Понял, что это гораздо легче, чем мне казалось — просто режешь, в этом ведь нет ничего сложного — порезать ткань и все, какая разница, на чем она, на столе или на покойнике. Я бы даже не смог представить, что каких-то пятнадцать минут назад эти штаны болтались на ногах вполне себе живого человека, который пытался скинуть нас с Лаврентием со своих рук.

Как только дверь захлопнулась, милиционер начал метаться, как загнанный в угол зверь. От такого яркого человеческого отчаяния мне стало