мы обе знаем, что единственная работа, для которой ты подходишь, не требует одежды.

Я вздрогнула, мой щит рассыпался под сочетанием ее яда и продолжающихся взглядов. Скатилась одинокая слеза, и я смахнула ее всего на секунду, чтобы быстро последовать за ней. Я встала, намереваясь убежать и разрыдаться в уединении своего автомобиля, но крепкая хватка на моем запястье остановила меня.

Я посмотрела вниз, моргая, чтобы разглядеть что-нибудь сквозь пелену в глазах. Гаррет обнимал меня рукой, но он не смотрел на меня. Он пристально смотрел на Тристан, и от него исходила ярость.

— Возможно, вас не волнует, что ваши дети на самом деле делают то, что им нравится, но мы здесь для того, чтобы наблюдать за игрой. Убирайтесь, чтобы мы могли это сделать.

Она отстранилась, выдохнув, как будто не могла поверить, что он действительно сказал ей уйти. Но Гаррету было наплевать. Во всяком случае, его взгляд стал еще жестче, когда он наклонился вперед.

— Сейчас.

Идиотка все еще выглядела готовой к драке, но Кэролин внезапно толкнула ее в плечо, пробормотав бог знает что ей на ухо. Тристан позаботилась о том, чтобы бросить на меня последний осуждающий взгляд, но она послушалась, встала и неторопливо удалилась, задрав нос.

Для меня не имело значения, ушла она или нет. Я больше не хотела там находиться, но рука на моем запястье отказывалась ослабевать, таща меня обратно к трибуне.

— Мне жаль, Мэдди.

Я повернулась к нему так быстро, что была удивлена, что не получила травму. Никто не называл меня Мэдди. Я потребовала, чтобы моя семья перешла на Мэдс еще в средней школе, потому что думала, что Мэдди звучит как детское имя. Так почему же из уст Гаррета это прозвучало как гребаный секс на палочке?

— Что? — я сглотнула, вытирая еще больше непрошеных слез. — За что ты, возможно, должен извиняться? Я та, кто смутил тебя.

Он скользнул рукой с моего запястья на ладонь и переплел свои пальцы с моими. Его глаза все еще горели гневом, когда он посмотрел на мое залитое слезами лицо.

— Я должен был остановить это до того, как все стало настолько безобразным, — он выругался, крепче сжимая мою руку. — Я боялся сказать этой женщине что-то, чего не смог бы взять обратно, и еще больше боялся, что сделаю что-то, что плохо скажется на тебе или Джейми в школе.

В тот момент я едва дышала, глядя ему в глаза и теряясь в осознании того, что он чувствовал то же самое из-за меня. Мысль о том, что кто — то — особенно он — будет рядом со мной, опьяняла.

— Чего ты боялся, что сделаешь с ней? — прошептала я.

Он наклонился так низко, что мы почти дышали вместе, — Честно? Мне хотелось влепить ей пощечину своим хот-догом.

Я моргала, потеряв дар речи, пока он медленно не поднял свободную руку. Я посмотрела вниз, чтобы увидеть все еще завернутый в фольгу хот-дог, сплющенный так, словно он выжал из него все, что мог, и потеряла самообладание. Я смеялась так сильно, что у меня вырвалось пронзительное поросячье фырканье, а мышцы моего живота протестующе заныли. И тут ко мне присоединился баритонный смех Гаррета.

Мы сидели там, и кто знает, сколько людей наблюдало за нами, умирая из-за того, что он раздавил свою сосиску, пытаясь не ударить ею женщину.

Еще больше слез потекло по моему лицу, и мне стало хорошо. С каждой упавшей слезой, вызванной смехом, мои легкие расширялись все больше, а сердце успокаивалось. Глядя на этого человека снизу вверх, каждый из нас изо всех сил старался держать себя в руках, я не могла вспомнить, когда в последний раз смеялась так сильно, что могла заплакать.

Мы сидели плечом к плечу, все еще держась за руки, и смотрели последнюю четверть игры. Это не казалось странным или романтичным, просто удобным, и ноющий шепот в глубине моей головы говорил мне, что я могу к этому привыкнуть.

— Она часто тебя беспокоит?

— Нет. Из-за моего рабочего графика я никогда не могу посещать школьные мероприятия, поэтому редко вижусь с ней или с кем-либо из других родителей. Но чтобы ответить на следующий вопрос, который, я уверена, ты хочешь задать, да, она всегда такая, когда я это делаю. Хотя обычно она придерживается пассивно-агрессивных комментариев. Возможно, я сегодня немного поворошила угли.

— И все потому, что она не одобряет твой возраст? Разве это не религиозная школа?

— И да, и нет. Возраст, в котором я забеременела, беспокоит всех родителей, которых я встречала, но это в сочетании с тем, что я не только не замужем, но и одинока и разведена. Это три удара, и ты выбываешь из клуба, так что я даже не прошла инструктаж, — я пожала плечами.

По прошествии восьми лет мне все еще иногда было трудно выносить осуждающие комментарии людей, но я также знала, что ничего не теряю, будучи исключенной из их круга. В любом случае, у меня не было никакого желания дружить с такими людьми.

— Могу я задать тебе личный вопрос?

— Ты только что сказал мне, что хочешь хорошенько выпороть даму. Я думаю, мы прошли тот момент, когда нам нужно разрешение, чтобы задавать вопросы.

Он рассмеялся, глубоко и раскатисто, и бабочки разлетелись во все гребаные стороны, отчего у меня закружилась голова. — Замечание принято, — посерьезнев, он спросил, — что заставило вас с отцом Джейми развестись?

Я напряглась, моей немедленной реакцией было спрыгнуть с корабля и не отвечать. Но мы, по сути, просто обменялись воображаемыми браслетами дружбы, так что он заслужил правду. Я убрала руку, стараясь не придавать слишком большого значения тому, как его пальцы сжали пустой воздух.

— Мой бывший муж Аарон, с которым ты встречался? Он не отец Джейми.

Его брови взлетели вверх, не обязательно от шока, скорее от легкого удивления, чего я и ожидала. Он уже однажды намекнул, что, по его мнению, это одно и то же лицо.

— Когда мне было шестнадцать, я встречалась с парнем, который был на четыре года старше меня. Мы были вместе меньше года, прежде чем расстаться, а потом я узнала, что нахожусь на девятой неделе беременности. К тому времени, когда я родила, мне было семнадцать. Ему был двадцать один год. В штате Канзас я была совершеннолетней, чтобы дать согласие, но, очевидно, это не очень понравилось моей семье.

Я невесело рассмеялся, наблюдая, как мой сын гоняется за мячом и успешно отбивает его у соперника.

— Он всегда контролировал меня, говорил,