В нем явно происходила борьба.

— Но ты понимаешь, что я груб, несдержан и не могу дать тебе любви, снова принесу тебе только страдания.

— Нет, это не так. — И понимала, что он прав. Но это не имело значения. Все планы, все рассуждения улетучились, и осталась лишь эта убогая комната и Шон рядом.

— Тебе надо вернуться в Адер, — он отвернулся, — ты должна выйти за Синклера.

— А ты должен покинуть страну. Я все это знаю. Но какое отношение это имеет к нашей страсти и любви сегодня?

Она слышала его тяжелое дыхание.

— Шон?

Тон его стал умоляющим.

— Я не могу дать тебе любви.

— Я ничего не прошу у тебя сейчас. Кроме того наслаждения, которое ты мне дашь. И именно это я имела в виду.

Он вспыхнул от ее откровенности.

— Я прошу тебя доставить мне наслаждение, Шон. И немедленно.

По блеску его серых глаз она поняла, что победила. И вот уже она в его объятиях, их губы слились, поцелуй был длительным, оба дрожали от нетерпения.

— Эль, — прошептал он, — Эль.

Он нетерпеливо расстегивал на ней рубашку и, оторвавшись от ее губ, вопросительно заглянул в глаза. Потом поднял и отнес на постель. На этот раз он не спешил, и его опытные ласки подняли ее на пик наслаждения. Она и не подозревала, что можно испытывать такое блаженство в объятиях мужчины. Он еще колебался, прежде чем овладеть ею, но она торопила сама:

— Скорее, Шон. Я люблю тебя…

Их тела соединились, долгожданное ощущение пришло, подхватило и понесло, в комнате раздавались страстные стоны, и наконец их крик вознесся к потолку, когда оба достигли кульминации. И наступило блаженное изнеможение.

Когда пелена рассеялась, она увидела, что он смотрит на нее вопросительно, и успокоила его улыбкой.

Как она могла любить его так сильно? Этого чужого, незнакомого Шона, который причинил ей столько страданий? Его страсть ничего не значила, это не было любовью, и хотя перед этим она уверяла себя, что больше не станет добиваться его любви, поняла, что все равно ждет его признания.

Она села и набросила на себя край простыни.

— Эль?

— Все в порядке. Это было… потрясающе.

Он внимательно смотрел на нее, она постаралась беззаботно улыбнуться.

— Как это прекрасно, оказывается, заниматься с тобой любовью — это все, что мне нужно от тебя.

Он смотрел на нее как на лохнесское чудовище.

— Но ты хочешь того же, правда? Страсть, постель, пылкая любовница.

Он сел и отвернулся.

Потом встал с постели, приводя в порядок одежду.

— Я пойду за водой, чтобы ты могла помыться.

Она не хотела мыться. У двери он обернулся:

— Ты так прекрасна, Элеонора…

Ей не понравилось ни выражение его лица, ни тон, которым он это произнес, как будто за этим дальше должно было последовать но…

— Но ты заслуживаешь большего, чем просто постель. — И добавил: — Прости меня.

Она лишь натянула выше простыню и молча смотрела, как он вышел за дверь.

Комната вдруг показалась пустой. Всего несколько минут назад они занимались здесь любовью, и он был близок ей, как никогда. Надежды рухнули, когда стало ясно, что он сожалеет о том, что произошло, хотя на этот раз все было так прекрасно. Она знала, что на его долю выпало страданий больше, чем может вынести обыкновенный человек, но не могла понять одного: почему он отказывается разделить с ней свою тяжесть, принять несомненный факт, что они нуждаются друг в друге, почему всячески противится той любви, которая возникла между ними и растет с каждым днем?

Она оделась, стараясь не позволять отчаянию овладеть собой, все еще пытаясь понять и объяснить его поведение, но не находила объяснения. Если бы она знала больше о тех годах, что он провел вне дома, она смогла бы лучше его понять. Но времени почти не осталось, он скоро покинет страну, а ей придется вернуться домой.

Она поморщилась от боли, наступив босой ногой на какой-то острый предмет. Посмотрев вниз, с удивлением обнаружила на полу маленький, искусно вырезанный из дерева кораблик, очевидно, он выпал из кармана бриджей Шона. Она подняла вещицу — это был одномачтовый кораблик, и, конечно, это была игрушка для ребенка.

Она застыла в недоумении. Почему Шон хранил ее? И сколько еще секретов у него осталось? Сначала Пег и теперь ребенок?

Он вошел в комнату, их взгляды встретились, но он сразу отвел глаза и прошел к деревянной кадке для купания в углу комнаты.

— Я наполню ее водой, и ты сможешь здесь вымыться, — не глядя на Эль, сказал он. Вылил воду из ведер в кадку и хотел снова выйти, но Элеонора остановила его:

— Шон, подожди.

Он застыл на пороге и предупредил сдавленно:

— Не стоит начинать разговор.

— Но я не понимаю тебя! — воскликнула она в отчаянии, не в силах сдерживаться.

— Я знаю… — Он обернулся, и она увидела в его глазах отчаяние. — Я стал другим, мы с этим оба согласились. Я был честен с тобой, когда сказал, что не могу дать тебе того, что ты просишь, ничего, кроме страсти, и ты сказала, что поняла и принимаешь условия. Но ты не была до конца честной со мной, не так ли?

Она поколебалась с ответом.

— Я думала, что меня устроит лишь разделенная страсть. Я ошиблась.

Он побледнел.

— Я принесу еще воды.

Она подошла и схватила его за руку.

— Но для меня это оказалось больше чем страсть, Шон.

Он посмотрел на нее недоверчиво:

— Откуда ты можешь знать? Ты была невинна до той ночи. И я не хочу сейчас это обсуждать. — Он выдернул руку и вышел.

Она опустилась на стул, сразу обессилев, и увидела, что все еще держит в руке кораблик. Он сказал, что их страстные объятия ничего для него не значат. Она сама вынуждает его сказать ей прямо в лицо неприятную правду, но напрасно, потому что ей очень трудно ее выносить.

Она сидела, обхватив себя руками, и одна мысль билась в голове. Ей нужно время, чтобы быть с ним рядом и помочь пройти вместе некоторый отрезок пути, пока он не забудет прошлое, которое так его мучает. Но времени нет — их уже разыскивают, и через пару дней он отплывет в Америку, а она будет отправлена с провожатым домой. Сердце сжималось от тоски и предчувствия.

Он вернулся и вылил воду, наполнив деревянную кадку.

— Подожду во дворе, — сказал он коротко.

Она встала.

— Ты уже заказал себе место на корабле, отплывающем в Америку?

— Еще нет.