Предложение насчет «исповедален» имело второе дно. Уже много лет, с тех самых пор, как Дон покинул П‐100, он наотрез отказывался пользоваться услугами моторолы, если они требовали личной встречи. В принципе, моторола мог вызвать любого из тех донов, которые ухитрились захватить с собой мемо, и сам, по собственному побуждению, сообщить им всю нужную информацию. Но моторола предложил запрашивать ее, причем не через мемо, а через «исповедальню». Это был чувствительный щелчок по носу всем донам. Сейчас, будучи в шоке, они могли его и не заметить. Но потом, когда все успокоится, заметят всенепременно.

Глава 15. Вокзал

Противостояние Дона и моторолы началось почти сразу же после Инсталляции. И хотя в первые часы они формально еще не схватывались, а только приглядывались к происходящему и с действиями на опережение не спешили, на каждый шаг противника другой немедленно отвечал, пытаясь дать отпор.

Единственное, в чем у Дона с моторолой сразу выявилось полное согласие, – это решение изолировать планету. Ни тому ни другому преждевременное внешнее вмешательство нужно не было. Может быть, Дон и здесь ответил бы мотороле привычным отпором, но первенство в этом деле принадлежало ему самому – он первый приказал отключить внешнюю связь П‐100 и закрыть единственный космовокзал; моторола же, к его удивлению, не противодействовал, а в некоторых случаях даже и помогал. Правда, помощь его привела к тому, что вокзал стал ареной одной из самых крупных трагедий, разыгравшихся в первые часы после Инсталляции.

Вокзал, собственно, закрывать и не надо было – он закрылся сам.

Всеми тонкостями работы любого космовокзала заведует моторола. Он регулирует потоки пассажиров, обеспечивает все виды услуг, заправляет пусками и посадками, профилактикой и заправкой вегиклов, утирает носики потерявшимся детишкам – словом, делает все. Даже то, чем занимаются на космовокзале сервисные фирмы, управляемые людьми: торговля, ресторанный и буфетный бизнес, гезихтмакерство, такси, космические транспортные услуги вне расписания и так далее, и так далее, – все полностью подчинено мотороле. По соответствующей инструкции – только при таком условии частные фирмы допускаются к работам на космовокзале.

Однако Конституция Ареала требует, чтобы любые действия моторол хотя бы формально контролировались человеком. Поэтому в штатном расписании любого космовокзала непременно присутствует должность диспетчера, в обязанности которого входит одно – разрешать или запрещать пуски и посадки. Старый, до боли знакомый принцип НВС: «на всякий случай».

Должность эта бессмысленна до безобразия. Диспетчер действует в точном соответствии с предписаниями, составленными моторолой Парижа‐100. Если у него возникают сомнения, он советуется опять-таки с моторолой, хотя формально ему и не подчинен. Считается, что диспетчер контролирует моторолу.

В ту ночь диспетчер Тито Гауф, как и все, превратился в Дона Уолхова, и космовокзал остался без человека, нажимающего кнопки. С тех пор не было дано разрешения ни на одну посадку, ни на один пуск. Доны, сидящие в готовых к старту рейсовых вегиклах, не смогли покинуть Париж‐100, не-Доны, направляющиеся на Париж‐100, не сумели туда попасть. Моторола ничего не мог с этим поделать, да, наверное, и не очень хотел. Эмиссару Дона, который прибыл закрывать космовокзал через три с половиной часа, оставалось только одно – официально объявить о временной изоляции планеты и удовлетворительно объяснить эту изоляцию Метрополии и службам безопасности Ареала.

Трагические события начали развиваться задолго до появления эмиссара.

Так случилось, что момент Инсталляции пришелся на пиковое время работы космовокзала. Так случилось, что тогда в здании космовокзала находилось много детей того возраста, в котором «платоново» пространство сводит их с ума. Большое количество обезумевших детишек в переполненном людьми, пусть огромном, но все-таки замкнутом, помещении не способствует душевному спокойствию взрослых. Вдобавок на космовокзале, как, собственно, и по всему Парижу‐100, вовсю действовали многочисленные тридэ, созданные моторолой с одной целью – как можно сильнее раздражать донов и расшатывать тем самым обстановку. Плюс к тому доны с наиболее устойчивой психикой быстрей других оправились, расхватали бесколески и умчались в город. В здании вокзала остались самые нервные.

Диспетчер Тито Гауф, только что узнавший от моторолы, что он диспетчер и что зовут его Тито Гауф, но никаких других сведений не получивший, устал растерянно метаться по диспетчерской и теперь глядел в зал, где суетилась донельзя растревоженная человеческая масса. Масса издавала ровный накаленный гул, слагаемый из истерических выкриков, бессмысленных восклицаний, громких споров, взаимных обвинений – обязательно на повышенных тонах – и пронзительного плача детей.

– Это невозможно. Нужно что-то делать. Нужно как-то их успокоить, – лихорадочно бормотал Гауф. Но моторола глухо молчал, предоставив дона-диспетчера самому себе. Дон никогда не бывал в диспетчерских и других технических службах вокзала. Поэтому Гауф, в конце концов решивший сделать какое-нибудь успокоительное заявление для публики, не знал, оснащена ли диспетчерская устройством оповещения, и если оснащена, то как это устройство выглядит. На столе с диспетчерским пультом вообще-то стояло что-то похожее на микрофон, но он был какой-то странный, и на всякий случай Гауф его не трогал. Смятение тем временем нарастало. Не в силах больше выдерживать идущего из зала беспокойного гула, Гауф вернулся к столу и решил еще раз внимательно проинспектировать «микрофон». Он долго и бездумно его оглядывал, чуть ли не обнюхивал, потом приблизился к нему ртом и осторожно кашлянул.

Результат получился ошеломляющий. В зале на полную мощность завыла полицейская сирена. Гауф запаниковал. Пытаясь выключить сирену, он стал нажимать все кнопки и трогать все предметы подряд, одновременно выкрикивая все известные ему голосовые команды. Сирену он не утихомирил, зато включил какую-то экстренную тревогу. Страшный протокольный голос перекрыл сиренное завывание и сделал странное сообщение:

– Внимание, экстренная ситуация! Внимание, экстренная ситуация! – разнеслось по всему вокзалу. – Всем покинуть зону установки, установку закрыть! Всем покинуть зону установки, установку закрыть! Даю отсчет. Десять… девять…

Доны вытаращили глаза и стали оглядываться в поисках, куда убежать. Смятение усилилось многократно. Никто не знал, что за установку имеет в виду голос и что произойдет после отсчета. У всех дверей вокзала началась куча-мала.

Дойдя до цифры «один», голос сделал многозначительную паузу, потом с нервным подвзвизгом скомандовал:

– Пуск!

Секунды две (все в страхе замерли, жутко выла сирена) ничего не происходило, затем голос сказал:

– Технический сбой. Диагностика. Исправление. Повтор команды. Всем покинуть зону установки, установку закрыть! Всем покинуть…

И все началось сначала.

И Тито Гауф, и заместивший его Дон Уолхов всегда считались людьми с устойчивой психикой. Но даже для устойчивой психики такое испытание было чрезмерным – дон-Гауф всерьез оказался на пороге нервного срыва. Он впервые понял, насколько легко человеку