class="p1">– Я не против! Я не против! – заторопился Фальцетти. – То есть это, конечно, несколько усложнит мою и без того… Но раз дело требует, я готов! Главное, чтобы дело шло, правда?

– Правда, правда.

– Так я пошел?

– Постой! – Что-то насторожило Дона, но сейчас у него были дела поважней, чем попытки разобраться с тревожными звоночками подсознания. – Ты это… Все свои дела с моторолой сначала со мной оговаривай. Не подумай, что я не доверяю, но для меня это сейчас важно.

– Ну, конечно! А как же! Само собой! Естественно! Разумеется! Да я ни в коем случае!

Фальцетти со своим ублюдком немедленно скрылся, да так быстро, словно это тоже были тридэ.

Так Дон Уолхов развязал руки Фальцетти и тем самым вырыл себе могилу. А потом мы говорим: «Ой, да вы посмотрите, какой негодяй оказался, ой, да не верьте ему, да не подчиняйтесь ему, мы ему доверяли, а он, подлая душа, взял да и сосредоточил в своих руках необъятную власть!»

Глава 16. Тронная речь

Дону не удалось собрать своих сторонников сразу. Сначала, строго наказав Алегзандеру никого в распоряжение Фальцетти не отдавать, он ждал, пока они все соберутся. Потом резко навалились дела, причем неотложные, потом все одновременно проголодались и, насытившись, одновременно захотели в сортир… Потом – как-никак прошли сутки, и на всех одновременно накатила усталость – Дон назначил дежурных и объявил мертвый час. Но долго поспать им не удалось, потому что сразу в нескольких местах словно по заказу у подчиненных «исповедален» начались драки, и пришлось почти всех поднимать по тревоге. После того как тревога утихла и все снова улеглись спать… Словом, одно цеплялось за другое, и нельзя было выбрать ни минутки на то, чтобы прочесть, наконец, как назвал ее Валерио, Тронную речь.

Отсрочка пошла на пользу – она дала Дону возможность пусть урывками, но все же как следует продумать план борьбы с моторолой. И когда уже на третий день необходимое время все же нашлось, он был готов говорить долго, четко и убедительно.

Потом он вспомнит свою необъяснимую приподнятость перед Тронной речью, вспомнит, как свято был убежден: они поймут, и примут, и согласятся.

Так случилось, что в самый последний момент произошла непредвиденная заминка, и Дону пришлось выслушивать взволнованных «мамаш» – тех донов-женщин, которые в самом начале взяли на себя заботу о сумасшедших детях. Главной из них – богатырского сложения даме с решительной челюстью и плечами атлета-силовика – понадобились дополнительные помещения и транспорт. Она попросту не заметила намеков Дона на то, что с такими вопросами в сегодняшнем бедламе она вполне могла бы справиться и сама, поскольку город переполнен пустующими помещениями и оставленными бесколесками всех видов. Лишь после того, как они уже изрядно поцапались, уперли друг в друга взъяренные взгляды и совсем уже одинаково выставили вперед челюсти, до них вдруг дошло, что на самом-то деле они спорят с собой. Поняли, расхохотались и, к обоюдному удовольствию, очень быстро решили все насущные проблемы несчастных детей.

– Хоть здесь все складывается не так кошмарно, как казалось на первый взгляд, – сказал ей Дон на прощание.

– Ага! – ответила она с довольным видом и отбыла.

Так что к назначенному сроку Дон несколько припозднился. Когда он торопливо вошел в Зал Достойных, тот был полон – в нем набилось, наверное, не меньше тысячи человек. Его сразу поразило спокойствие собравшихся – здесь царила почти полная тишина. Он остановился и недоуменно посмотрел по сторонам. На подиуме, где во время заседания Достойных появлялся тридэ моторолы, стоял Алегзандер, он приглашающе подмигивал и махал ему рукой – мол, сюда. Остальные сидели в бароновских креслах с высокими спинками так, что лица их были скрыты, или неподвижно стояли в проходах, скрестив на груди руки, с пустыми, ничего не выражающими взглядами. Никто не разговаривал, все ждали чего-то, но словно бы и не Дона, поскольку на его приход никто особенного внимания не обратил.

Непонятно.

Странная это была непонятность – она не вызывала тревоги. Наоборот, Дон испытывал сильный душевный подъем – «все получится!»; и еще – ощущение храмовости, недавно испытанное на Хуан Корф. «Что это?» – с радостно предвкушающим любопытством спросил он себя, но тут же забыл о вопросе, сосредоточившись на том, что скажет сейчас своим копиям, своим помощникам, своим больше чем родственникам, своим самым лучшим друзьям, большинство из которых прежде он никогда не встречал.

Проходя к Алегзандеру, увидел он и Фальцетти. Тот сидел в первом ряду и сильно нервничал. В отличие от Дона, он не радовался непонятности, а очень был ею напуган. Его окружали бездумные истуканы со взглядами древнеримских статуй, и казалось ему, что не смотрят они на него нарочно, чтоб не подумал чего и слежки чтоб не заметил. Что они сговорились следить за ним и что вот сейчас с ним произойдет что-то очень и очень страшное. Ублюдок беспокойно ворочался под его креслом и не кружил рядом, как обычно, только потому, что это ему специально запретили.

Фальцетти поминутно оглядывался по сторонам и корчил рожи, которые сделали бы честь самому Луи де Фюнесу.

У Фальцетти были причины бояться страшного наказания. К этому времени он уже успел встретиться с моторолой, и разговор этот его совсем не обрадовал – удивительно неприятной оказалась та встреча. Моторола превратил будку «исповедальни» в огромное желтое поле с небоскребами метрополийных агроферм на горизонте (подобного сорта рекламные пейзажи стопарижский распорядитель очень любил), а сам появился в виде глубокого, но все еще мощного старика, завернутого в кусок красной материи, хотя и знал прекрасно, что любые тридэ вызывают у Фальцетти самые скверные чувства. Говорил вежливо, но жестко, и как-то так само собой получилось, что Фальцетти из хозяина превратился в прислужника. Моторола приказывал ему, своих резонов не объясняя.

– Не понимаю, зачем мне набирать эту шваль! – горячился Фальцетти. – Они все психи, я уже за пару дней накушался от таких! Они все передерутся, ничего хорошего не получится, да и Дону такое не понравится. Нет уж!

Моторола возражений словно не замечал.

– И еще попрошу я вас, уважаемый Джакомо, – непреклонно продолжал он, насквозь прожигая взглядом. – Как-нибудь сделайте так, чтобы вся ваша команда по одному мимо алегзандеровых казарм прошла. При этом…

– Мимо чего? – не понял Фальцетти.

– Казарм.

– А!

Фальцетти понятия не имел, что значит слово «казармы», но предпочел больше не уточнять.

– При этом внимательно следите за их реакцией. Если замедлит шаг у двери, задумается, прислушается – от того немедленно избавляйтесь.

Все это было совершенно непонятно,