за избавление, пожалуй, высоковата. И что в этом теле вы теперь останетесь до конца. Нравится оно вам или не нравится. А оно вам не понравится ни при каких обстоятельствах.

Дон никогда не замечал в себе тяги к самолюбованию, хотя телом своим был неизменно доволен и даже любил его, как любит резчик по дереву свои продолговатые черные шкатулочки с резцами самых различных форм и размеров. Так он думал. Собственно, так думали и другие, кто Дона более или менее близко знал. Теперь, окажись они свидетелями той ярости, с которой доны осознавали тяжесть потери, возможно, мысль о скрытом самолюбовании и пришла бы к ним в голову.

Ярость, охватившая часть донов, искала выхода, искала цель, и эту цель они находили тут же. Во-первых, Фальцетти. Во-вторых… Дон. Эта идея – «виноват Дон, а не я!» – при всей своей внешней нелепости завладела очень многими в Стопариже. А как только выяснялось, что виноваты не они, а именно Дон, психологический барьер снимался, и приходила в голову простенькая такая мысль – о масштабе совершённого преступления, о том, что вообще-то если и не по вине, то при участии Дона здесь совершено ни много ни мало массовое убийство в особо крупных размерах.

Эта мысль сработала катализатором. И разобщение донов, начавшееся во время кси-шока, продолжилось чудовищными темпами.

Собственно, процесс разобщения донов, отъединения их от «материнского» сознания Дона-главного прекрасно шел бы и безо всяких катализаторов, разве только помедленнее. Это был естественный и неизбежный процесс. Тело сразу начинало приспосабливаться к своему новому сознанию, а сознание – к своему новому телу. Происходила взаимная настройка спинного и головного мозга. Согласие между ними достигалось со сложностями, если достигалось вообще. Но в любом случае каждый дон становился личностью, не похожей ни на кого – ни на Дона Уолхова, ни на того или ту, чье тело он занял.

Обходилось не без эксцессов. Так, многие доны, обнаружив на себе ненавистную полицейскую форму, в ярости срывали ее, растаптывали, раздирали в клочья, но потом, спустя несколько часов, увидев, что творится вокруг, поняв, что город крайне нуждается в профессиональных услугах того, чье тело они заняли, искали возможность вновь облачиться в полицейский наряд, а затем в форме или без формы начинали вмешиваться в события, пытаясь хоть как-то навести в «своем» арондисмане порядок.

Существенно повлиял на последующие события и кси-шок. Каждому дону он подарил миг небывалого наслаждения. Потом, чуть позже, когда буря в душе каждого не сошедшего с ума дона чуть-чуть подутихла, он напомнил о себе неистребимым желанием испытать его вновь.

Что-то похожее, говорят, было у древних йогов, поднимающихся от ступени к ступени к этому самому их высшему совершенству, позволяющему достичь нирваны. На одной из не очень высоких ступеней йог, к нирване совсем еще не готовый, вдруг, неожиданно, просто так, словно подарок от бога, получал мгновение нирванического блаженства.

Как это порой случается с мгновениями, проходило оно мгновенно, однако подчиняло себе всю последующую жизнь йога. Желая вновь пройти через единожды испытанное ощущение, он, словно прочно сидящий на игле наркоман, переворачивал все вокруг, чтобы узнать, как добиться нирваны. Ему говорили: «Брось дом, уходи голый в леса, питайся голый кузнечиками!» – и он с радостью уходил к годам кузнечиковой диеты. Ему говорили: «Изнури плоть!» – и он с готовностью принимался творить с собой то, перед чем побледнели бы завзятые мазохисты. «Не гляди на женщин!» – и он забывал, что женщины существуют на свете. Всеми возможными способами он доводил свой разум до совершенства, но, достигнув желанной цели, вдруг слышал: «Теперь отбрось свой совершенный разум как ненужный мусор, стань безумцем!» – и добровольно слетал с катушек. Он делал все, чтобы достичь призрачной, почти недостигаемой цели. И умирал. Или впадал в нирвану.

Примерно то же, пусть не в такой безумной степени, ждало всех донов. Их гнали на улицу не только отчаяние, не только чистый эмоциональный стресс, но и невыносимое (хотя в большинстве случаев и неосознанное) стремление к новому кси-шоку.

Они, как бы это сказать, настраивались на кси-шоковую волну. Сами о том не зная, они искали «запах кси-шока». Но уловить его удалось далеко не всем – уж слишком бурно к тому времени шел процесс разъединения донов, а это сильно сбивало настройку. Те же, для кого поиск завершился удачей, сбивались в группы, как правило, небольшие. Так начался отрезок, который впоследствии был обозначен исследователями стопарижского феномена как ПЛС – «период локального спонтанного кси-шока».

«Кси-толпы», как и большинство толп, собиравшихся в первые часы, были исключительно однополыми. Если говорить о мужчинах (с женщинами все было намного сложнее), то они сбивались в два типа «кси-толп». Первые состояли из донов преимущественно того же типа, что и Дон Уолхов, – эти больше всех остальных сохранили ощущение личности Дона и, соответственно, меньше других преуспели в процессе разъединения, и поэтому «настройка на кси-шок» у них сбилась не очень сильно. Другие же, наоборот, состояли из тех, кто больше других был настроен против Дона. Этих объединило одно ментальное состояние – почти безрассудная ярость.

В первые часы «кси-толпы» появлялись нечасто. Более или менее заметный ПЛС начался почему-то именно на Хуан Корф. Причем не было замечено там ни одной толпы второго, антидоновского, типа. Это странно: во‐первых, район Хуан Корф был более благоприятен для тех, кто обижался на Дона, и, во‐вторых, просто потому, что донов, настроенных категорически против Дона Уолхова, там было намного больше, чем тех, кто его поддерживал.

Сильней всего кси-шок развивался в Наслаждениях, среди добровольцев, ожидающих в резерве непонятно чего – то ли того, что вот-вот их призовет Дон и они все вместе пойдут воевать с моторолой, то ли очередного более мелкого, но экстренного приказа, переданного по мемо невозмутимому Алегзандеру.

Они не брались за руки, они лица кверху не поднимали, просто сидели кто где в бывшем банкетном зале, занимаясь самыми будничными делами, а чаще застыв в позе бесконечно терпеливого ожидания – со стороны и не поймешь, что все они слиты, все живут каждый своими мыслями, но одним чувством.

Мощность кси-шока прямо зависит от количества участников. Поэтому ни один локальный спонтанный кси-шок особенной мощностью не отличается. Даже в Наслаждениях он был достаточно слаб и не мешал донам. По приказу Алегзандера группа за группой в полном молчании доны покидали банкетный зал, другие возвращались обратно, как будто ничего не происходило. Многократно усиленное ощущение храма на Хуан Корф.

С каждым часом кси-шок в Наслаждениях нарастал. Это было опасно, однако никто из донов об опасности